го человека. Некоторое время они молчали. Арон огляделся по сторонам. Он
перечисляет мне на удивление много деталей, он запомнил даже узор на скатерти.
Он вспоминает
также, как молодой солдат, сидевший через несколько столиков от них, всячески
подмигивал, желая
привлечь внимание Паулы.
Потом Паула спросила:
- А вы не хотели бы на несколько дней съездить в Баварию?
Вопрос ошеломил Арона. И не потому, что Паула угадала его сокровеннейшее
желание, а
потому, что у него самого эта идея до сих пор не возникала. Теперь он отчетливо
сознавал, что
должен съездить к Марку, просто такая мысль не приходила ему в голову. Он
говорит, что Паула
умела пробуждать желания, которые без нее появились бы много позже, но в то же
время она
помогала их выполнить. А еще он говорит, что немного опасался, потому что не
любит влезать в
долги.
- Ну так в чем дело? - спросила она.
- Еще бы мне не хотеть.
- А чего ж вы тогда молчите? - сказала Паула.
Билеты и разрешение она брала на себя. И чтоб Арон через три дня у нее
справился. После чего
она подозвала официанта и расписалась в принесенном счете.
* * *
Вернувшись домой, Арон сразу лег не раздеваясь, закрыл глаза и попытался
представить себе
Марка. Не того, каким он стал сегодня, то есть не игру воображения, а своего
двухлетнего сынишку,
которого ему пришлось оставить у соседки, фрау Фиш. Но, несмотря на все усилия,
у него так ничего
и не получилось. Всякая всячина проплывала под сомкнутыми веками, двое мертвых
детей, отъезд в
Прагу вместе с беременной Лидией, ее депортация, события из лагерной жизни,
перекличка, тяжкий
труд, побои, снова и снова ненавистное лицо надзирателя, но ни разу среди этих
воспоминаний не
возник мальчик по имени Марк.
- Трудно понять, - говорит Арон, - но от этого можно было сойти с ума. Так и
кажется, будто
ты потерял какую-то картину, а в довершение всех бед даже забыл, что на ней было
нарисовано. Я
ведь знал только, что ре |