о тяги к размышлениям ему мечталось разложить свое битое
болезнями тело на плетеном диване и просто лежать, прикрыв глаза, погрузившись
в туманную полудрему. Но эти мечтания прервал сержант Батильдос в пропотевших
брюках, приведший дрожащего от страха, почти плачущего пассажира.
Приведенный был типичным яйцеголовым из Европы. Одетый в шорты и футболку,
он наверняка где-нибудь дома корчил из себя отъявленного смельчака, но, едва
попав в переделку, стал пускать сопли. И точно, паспорт у него был бельгийский,
к тому же парень едва говорил по-испански. Поэтому им пришлось перейти на
английский.
— Она попросила меня постоять около своей сумки всего минут десять, —
говорил он, то снимая, то вновь надевая свои очки. — Через час я захотел пить,
но ее по-прежнему не было. Я испугался, вдруг это террористка и, действуя по
инструкциям, подозвал сержанта. Я клянусь вам, это не моя сумка, я всего лишь
за ней наблюдал, ее мне оставила незнакомая женщина. Иначе, с какой бы стати я
стал подзывать этого сержанта!
— Сеньор, я нарушил правила безопасности, не надо было открывать ее в
помещении здания. Но, ей-богу, я сразу понял, что в сумке нет никакой бомбы, и
в то же время эта история показалась мне подозрительной.
— Ближе к делу, сержант, — поторопил его Шумейкер.
— Да дела, в общем, никакого и нет, если не считать мертвого ребенка,
которого зачем-то подбросила неизвестная. Если этот господин, конечно, говорит
правду.
Пассажир снова, всхлипывая, стал уверять, что у него и в мыслях не было их
обмануть. Однако Шумейкер не стал его слушать. Нажав клавишу внутренней связи,
он сразу пригласил врача. Ребенок, и к тому же мертвый - это по части медицины,
а никак не службы безопасности.
Врач явился мгновенно. И, раздев ребенка, замер в оцепенении.
— Ну что там у вас еще? — недовольно поторопил его Шумейкер. - Он что,
все-таки живой?
— Сеньор, это не человек. Это — искусн |