ься. Я, правой рукой полуобняв ее за талию, не даю
сделать этого. Левая рука тем временем хозяйничает под блузкой, нащупывая
соски.
— Не надо... — говорит жена голосом, означающим совершенно
противоположное.
— Хорошо, — ставлю я оценку. — Но сосок должен начать твердеть раньше. Ты
ведь подсознательно и сама хочешь, чтобы я — то есть босс — впился в твою грудь
губами. А в остальном все хорошо.
Мы еще раз репетируем ситуацию. На этот раз жена все делает правильно.
— Умница! — хвалю я ее. — Так что у нас с ужином?
— Через полчаса накрою на стол. Пообщайся пока с дочерью, она ждет тебя в
детской.
— Ты уже доложила ей про босса?
— Да. Она очень довольна.
Ну что же, пора и мне докладывать. Дочь должна быть в курсе всех событий.
Для того она у нас и появилась, наша ненаглядная.
Своей дочери я, выражаясь языком обывателей, побаиваюсь. Ее опыт
неизмеримо больше, чем мой, А-коэффициент выше почти втрое. Ее прислали потому,
что вот-вот начнется заключительная фаза Функции, и было бы нерационально не
подключить на этом этапе несколько самых опытных хранителей. Я должен гордиться
тем, что для адаптации дочери выбрали именно мою семью.
Я и горжусь. Но ответственность... Слишком многое зависит от того, как
дочь оценит мою работу. Поэтому, входя в детскую, я каждый раз испытываю то,
что хранителям совершенно несвойственно, — эмоции.
Точнее, какое-то их подобие, какой-то эквивалент.
Это, собственно, результат того, что мой КА тоже немаленький. Вжился в
роль обывателя.
— Папочка! — бросается дочь мне на шею. Я обнимаю ее маленькое (по
сравнению с моим) тельце, привычно определяю температуру: 36,6. Что значит
высокий КА: дочь научилась держать температуру в первую же неделю после
появления на свет здешний, и за все прошедшие месяцы — ни одной ошибки.
— А чем доца занимается? — спрашиваю я, целуя розовые щечки.
|