Книги в электронном виде

Дунаев Сергей / Приговоренный к жизни

мнение его картину мира. Это был уже никак не Пьеро - явный Карабас-Барабас. Можно было еще остановить часы Спасской башни, передвинуть какой-нибудь памятник, заставить закипеть воды Москвы-реки. Но делать это было уже скучно. Меня интересовало теперь одно - могу ли я летать. Но проверить мне хотелось красиво, то есть слетая с какой-нибудь крыши высокой - а там полететь или не полететь. Несколько раз я думал, что взлечу прямо на ходу, так сильны были мои фантазии. Но я не взлетал, так что, возможно, этого дара я был лишен. "Тем лучше", подумал я, подходя к высотке на площади Восстания. И пошел на самый высокий этаж. По ходу я выяснил, что могу быть невидимым (и это меня порадовало), зато не могу проходить сквозь стены. Так что с полетами было не так все и очевидно, и я почувс

Дышев Сергей / До встречи в раю

сов- сем безусые боевики. К сожалению, Санин напарник не успел снять рубаш- ку с погонами. - Эй, прапор, открывай живо! - заорали ворвавшиеся, потрясая решет- чатую дверь. Прапорщик безмолвно открыл, посторонился. - Ну что, мучители трудового народа? Сейчас мы вас всех шлепнем! - зарычал парень в новенькой камуфляжной форме. - Пусть сначала камеры откроет! Со связками ключей и в сопровождении вооруженной толпы контролеры пошли открывать двери. В коридоре и в камерах царило буйство и ликова- ние. Железные двери, цементный пол дрожали, как при землетрясении. Прапорщик поспешил на второй этаж, а Саня уже открыл первую дверь. - Выходи! Свобода! - с пафосом провозгласил чернобородый боевик, уперев руки в боки. Лобко еле успел отскочить: дверь с гро

Дюморье Дафна / Птицы

Наверно, отправились в другое место. Зачем на нас зря тратить время". Ужин прошел спокойно, без происшествий, и только потом, когда они убрали со стола, они услышали новый, рокочущий звук, издавна хорошо знакомый. Жена повернулась к нему, ее лицо вспыхнуло радостью. -- Самолеты! -- сказала она. -- Они выслали против птиц самолеты. Я все время говорила, что они должны это сделать. Теперь птицам конец. Это ведь стреляют из орудий? Ты слышишь? Возможно, это и была орудийная пальба -- где-то далеко в море. Трудно сказать. Тяжелые морские орудия могли бы дать результат вдали от берега, но сейчас чайки не в море, а на суше. Кто же станет обстреливать берег, рисковать жизнью населения? -- Какое счастье слышать самолеты, правд

Дюрренматт Фридрих / Ущелье вверхтормашками

азулся, сидя на кровати. Когда поднял голову, на ко- жаном диване прямо перед ним сидел мужчина весь в белом, чьи черные как смоль волосы никак не вязались со старым лицом. Все в нем не вязалось с этим лицом - ни его молодые руки, ни его стройная фигура - ее стройная фигура, как вдруг понял Мелькер, ибо на диване сидела женщина. Да и лицо ее вовсе было не старое, а, скорее, красивое и как бы вне возраста: это была та самая провожатая, с которой он попрощался у дверей отеля, и роль всех предыдущих играла она же. Меня зовут Уриэль, сказала она и протяну- ла Мелькеру карманные часы. От моего клиента, добавила она. Мелькер пог- лядел на часы. У них была одна стрелка и шестьдесят одна цифра. Стрелка стояла чуть выше пятидесяти восьми. - Эти часы для тебя, Моисей, - сказала о

Евгения Т. / Опиум

вкус его нежных губ. Это была медленная пытка -- испытывать с оттенком обреченности тот же транс любовной истомы, который был тогда, в его объятиях, зная, что это никогда уже не повторится. Что было бы, если бы он любил ее?.. ... Она почувствовала, что это -- конец. И она теперь умрет от тоски, если не придет новое начало, если не случится чуда. Она так бездумно отказалась от любви, той единственной чистой любви, о которой всю жизнь мечтала. Что теперь останется?.. Только расставить точки. x x x Теперь, когда она осознавала свои чувства со стороны и видела себя сквозь окно стороннего мировоззрения, ей было все равно. Она не думала о последствиях, решив оборвать ту отвратительную игру, в которую сама себя втянула. Она не хотела, чтобы

Евсеев Борис / Юрод

з просцени- ума, не произошло. - Что я вижу? - Глобурда задрал свою дурацкую с огромными ушами и ко- ротеньким носом голову к потолку. - Нет желания играть? А Афанасий Нилыч как же? Он сейчас установочку давать будет. А наказание возможное? А се- ра внутривенно? А трифтазин внутрижопно? Уй-ю-ю. Выходит, на сегодня следует наш телетеатр запереть на ключик? Но только как бы нам всем за это по первое число не влетело! Глобурда, зябко поежился, а потом уже совершенно театрально и напоказ задрожал, оглянулся на горящий и бегущий волнами, но ничего пока не транслирующий телеприемник, помещенный на тумбе в правом углу просцениу- ма. - Да-с. Закрывать на сегодня придется. А какие роли! Какие баталии! Ну, хватит ваньку валять! - Голос Глобурды вдруг из мягкого и

Екатерина Д. Т. / Рассказы

й из опрокинувшейся чашки, все вокруг меня замедлилось, Дерелин смотрел на меня непонимающими глазами, а я только и выдавила из себя: - Как же так? Собственно, Книга Сэмрен и была целью моего путешествия, мне положительно не везло, но давно уже мне не везло так сильно. ГЛАВА 4 Оказалось, что все не так уж плохо - книга не была уничтожена, она просто пропала, то есть была унесена неизвестным спасителем уже под утро Той очи, когда бандиты тащили книги, свитки и связки бумаги в костер, а четверо оставшихся защитников библиотеки пытались им помешать; появился пятый, в очках, со светлыми волосами, вынырнул откуда-то из темноты, ввязался в драку и существенно изменил ее ход, таким образом, все книги вернулись в библиотеку, а банди

Екимов Борис / Два рассказа

и скосишь, яблоки-паданки некуда девать, вяленая рыба год провисит на чердаке, пожелтеет, старую крупу шашель поточил, арбузные корки ли, капустные листья - все тетке Дуне идет. - Кабан пожрет, - говорит она. - Куры поклюют. Порою и не зовешь, она сама углядит: - У тебя терновка падает, либо не нужна? Я заберу, - и тащит к себе еще зеленую кислую ягоду. - Картошку старую заберу... Мелкую тоже заберу... Выйдешь ли за двор, на улицу, глядишь - волокет чего-нибудь. С меш- ком ли гнется, на тачке везет. - От Ильченки, - сообщает. - Груши падают, черномяски. Порежу да посушу. У меня груш нету, негде приткнуть. - От Лаптевых... Огурцов у них нарастает, не успевают сбирать. Мне и желтяки сойдут. Своих бы насажала, да негде. А уж от Миколавны с пустым

Еринец Сергей / Шэ-Шэ

Ерофеев Виктор / Пять рек жизни

армены, уборщицы кают с бесшумными пылесосами в обнимку. Я чувствовал затылком их совершенно любезные улыбки, с которыми они бежали за мной в пароксизме коммерческого гостеприимства, с которыми они хотели меня прокатить назад в Базель, а потом опять в Амстердам, и еще раз в Базель, оставить у себя пожизненно. 45 Я бросился на заднее сидение и заорал бритоголовому таксисту: -Давай! В самый грязный притон! В самую черную комнату голландского разврата! Так хотелось вываляться в грязи. ГЕРОНТОПЛАВАНИЕ Кто спал с очень старыми женщинами и нашел в этом толк, тот полюбит плавание по Рейну. Божьи одуванчики, желто-синюшные курочки рябы тревожат мое воображение. Московский художник Толя Зверев, пьяно сплевывая куриные кости на кухонный пол, рассказывал мне о прелестях геронтофилии. -

Ерофеев Венедикт / Рассказы

( 18 сентября 1919). Максиму Горькому о том же: " Короленко ведь почти меньшевик.Жал¦ кий мещанин, плененный буржуазными предрассудками ". Нет, таким " та¦ лантам " на грех посидеть недельки в тюрьме ". " Интеллектуальные силы рабочих и крестьян растут и крепнут в борьбе за свержение буржуазии и ее пособников, интеллигентиков, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а говно " ( 15 сентября 1919). Тов Крестьянскому : " Брошюра напечатана на слишком роскошной бумаге.По-моему надо отдать за эту трату роскошной бумаги и типографских средств под суд, прогнать со службы и арестовать кого следует " ( 2 сентября 1920). "Неумный человек или саботажник редактировал ее ? " Тов. Сталину в Харьков: "Пригрозите расстрелом этом

Ефименко Владимир / Рассказы

талась оправдываться, хотя это было лишним, я думаю. Она ведь его не любила, как папу, я это точно знаю. Мы продолжали видеться: у нас, у общих знакомых, но "дядя Марик" перестал быть родным. Мы с ним никогда не выясняли подробностей, но отношение изменилось. А потом он подложил мне свинью, на выпускном экзамене по специальности. Он был в комиссии, а мне попался монолог Чацкого. Марк подошел ко мне и шепнул, что Вильницкий - председатель комиссии, балдеет на новаторстве, любит гротеск. Короче, все, что мы репетировали раньше - не годится, это не понравится. Я клюнул на эту наживку и мне еле натянули тройбан. Потом уже, Люда Соколова (дочка Веры Степановны, которая вела у нас сцендвижение) рассказала, что Вильницкий чуть не взорвался от моей интерпрета