ку привези
обязательно!
-- Ладно, -- Пашка говорит, -- про чеснок не забуду, зуб даю.
С теми словами и попрощались.
Вот добрался Пашка обозом до пошехони, а там о Воротаевской Горки своим
ходом иттить надо. Точно не скажешь, иной раз километров двенадцать, а в
другорядь все трыдцать верст пройдешь -- какое настроение. Ну, у Пашки с
ентим порядок -- как воздуху чистого в Пошехони глотнул, так и заулыбался.
Рудзак взвалил на себя, воротник поднял от ветру студеного, и без заминки в
сторону Горки зашагал.
Идет, значит, идет. Песенку про себя напевает, шаги в ритм меряет, ну и
не скушно ему. По сторонам от дороги такая красотища -- ели да сосенки лапы
снежком одели, морозец потрескивает. И так крепко, вишь, что аж и воздух
будто замерз, и все кругом словно хрустальное. Того гляди -- дыхнешь, и
рассыплется! Пашка идет и на всю энту красоту любуется. Ни одного деревца
мимо не пропустит, на все присмотрит, а и шагу не сбавляет -- морозец, вишь,
не велит. "Эх, -- думает Пашка, -- такое кругом великолепие и приятность
глазу, что непременно надо бы зафиксировать на фотоаппарат. Вот бы сейчас
пленочку отщелкать, да и фотографии маме в края чужедальние отправить. Так
бы уж она была рада тау красоту, хоть и не вживую, а увидеть! Ведь
соскучилась, поди ж ты, по русской-то зиме! Но с другой стороны, ежели я
сейчас рукавицы сниму, да в рудзак за фотоаппаратом полезу, а он у меня чуть
ли не на самом дне, так я непременно руки себе отморожу. Тут уж не до
красоты будет. Пожалуй, погожу маненько с фотографиями. Да и не последний,
чай, день зима, будет еще случай. Но, однако ж, та вот, к примеру, сосенка
-- такая уж красавица, а завтра, поди, уж и не будет такого ракурсу..."
Вот размышляет Пашка таким образом -- снимать ему рукавицы или не
снимать, лезть в рудзак али погодить. Тут уж и деревни все кончились --
знать полдороги уже отмахал, -- местя совсем дикие п |