доклада, к семитическому носу и его влиянию на
психологию еврейства, весь зал, как зачарованный, не спускал больше глаз с
губ златоустого профессора.
Тогда случилось то, чего никто не ожидал и о чем долго еще в недоумении
рассказывали друг другу слушатели этого необычайного доклада.
Перейдя к описанию семитического носа с характерной для него горбинкой, в
сочетании с гипертрофией парных треугольных хрящей, профессор вдруг ощупал
собственный нос, осекся, побледнел и, схватившись за нос, со страшным
криком:
"Ай-вяй!" - бросился вон из зала.
В первую минуту все присутствующие приняли это за шутливое интермеццо.
Потом разнесся слух, что профессор, без пальто и шапки, выбежал на улицу и
скрылся в неизвестном направлении.
Был устроен пятнадцатиминутный перерыв. Когда же спустя полчаса профессор
не вернулся, среди публики пошли уже всякие толки, и во избежание
нежелательных осложнений вечер был объявлен закрытым.
Обещанные прения не состоялись.
* * *
Здесь кончается странная история профессора Калленбрука. Как мы ни бились,
нам не удалось узнать о дальнейших его судьбах ничего достоверного.
Известия из национал-социалистической Германии проникали в эти годы весьма
скудно. Что же касается несчастных случаев, приключившихся с членами
правящей партии, то сведения о них хранились, как известно, в строжайшей
тайне.
Из отрывочных и противоречивых отголосков, могущих иметь некоторое
касательство к профессору Калленбруку, заслуживает внимания заметка,
которая появилась в берлинских газетах как раз на второй день после
доклада в "Клубе друзей воинствующей евгеники". По словам этой заметки,
сторожа Тиргартена прошлой ночью захватили неизвестного пожилого
господина, взобравшегося на дерево и топором отрубавшего ветви с одной
стороны. Задержанный проявлял признаки тихого помешательства.
В зарубежных немецких оппозиционных газетах вскоре после описанных событий
появилось без комментариев коротенькое сообщение, что известный
п |