и ее волосы,
разделенные по темени на две волны, никогда не уходили из памяти Лилит.
Впалые щеки, высокие скулы, летящий вперед взгляд - странно, как много и
как мало взяла от всего этого дочь!
Вечерами, вспоминая мать, Лилит смотрела на звезды. Выросшая в лесу,
она никак не могла привыкнуть к их обилию и следила их течение терпеливо,
безмолвно, как погружают взгляд в струи воды.
Одама же небо оставляло равнодушным. Когда зажигалась первая звезда,
это было лишь знаком, что скоро на охоту выйдут ночные звери, а день
человека окончен. Дремота склеивала ему веки, он устраивался поудобнее и
засыпал.
Лилит слушала поступь мягких лап, падение плода, крики сов.
- Оа, - тихо звала она.
Ее молодой муж не шевелился. Среди многих звезд одна, становящаяся с
каждым вечером все крупнее и ярче, словно кто-то подкидывал в нее хворост,
смотрела ему в лицо. Он не обращал внимания.
Все было смутно. Какая-то жажда палила изнутри, чувство, столь
неоформившееся и странное, что в конце концов оно утомляло Лилит и она
тоже засыпала.
- Какие сны повисли на твоих ресницах? - со смехом спрашивал Одам
поутру.
Лилит знала, что он не верит ей и лишь подтрунивает, но не могла
удержаться: ее переполняло желание облечь в слова смутные грезы.
- Одна из звезд, самая большая на небе, вчера смотрела в твое лицо, -
начала она и тотчас увидела, как гримаса неудовольствия скользнула по его
губам: ему не нравилось, когда она впутывала его в свои выдумки. - Ты
спал, а мне захотелось подняться повыше. Ведь небо плотно, как камень,
если на нем такое множество костров! Звезда спустила свой луч, и я
ухватилась за него, как за веревку...
Одам невольно с опаской бросил взгляд на ее тонкую руку, словно на ней
до сих пор мог остаться след от серебряного лезвия звезды. Но тотчас
рассердился и на себя, и на Лилит. Ведь он делил все вещи и явления на два
ряда: те, которые он зна |