двоек не было.
Один ученик отвечал, трое других у доски готовились к ответу - против их
фамилий были поставлены точки. Остальные графы были пока пусты -
взволнованные и напряженные, остальные ученики сидели на своих местах и
ждали очереди.
Учитель немного поколебался и украдкой расстегнул еще одну пуговицу на
своей белой полотняной рубашке. Расстегивать дальше уже не позволяли
правила поведения в обществе. Рубашку очень хотелось снять совсем, но на
экзамене об этом нечего было и думать. За спиной продолжался монотонный,
словно резиновый, ответ. Послушав еще немного, Серафим Валентинович мягким
голосом сказал: "Хорошо!" - и клетчатым носовым платком вытер лоб.
Одно из оконных стекол преломляло солнечные лучи хуже, чем все
остальные. Серафим Валентинович вдруг увидел в нем свое отражение -
толстенький, маленький и кругленький человек в белой рубашке и в белых
полотняных брюках, сидя за кафедрой, совершенно изнывал от жары. По лицу
человека, мешая видеть как следует, струились противные ручейки пота. Весь
внешний вид был далек от должной экзаменационной строгости и
торжественности. Учитель вздохнул, вывел в ведомости очередную четверку и,
сделав усилие, повернулся назад.
Справа и в центре доски дела шли именно так, как и должны были идти:
Лариса Свечникова и Аркаша Исаченков, твердые четверочники, бойко стучали
по доске кусочками мела, возводя на ней именно те физические построения,
которые можно было оценить твердыми четверками. За Ларису и Аркашу
беспокоиться не было никаких причин. В левой части готовился к ответу Витя
Сайкин, ученик, в физике ненадежный и способный преподнести на экзамене
любой неприятный сюрприз. Серафим Валентинович безрадостно пригляделся и
пожал плечами. Витя Сайкин успел уже исписать две трети своей части доски,
почему-то опередив и Ларису, и Аркашу. Насколько можно было оценить с
первого взгляда, ошибок на доске еще не |