ракадабра. Подобрал на дороге, когда немцы отсюда драпали...
Это же тип... Откуда мы знаем, что у него тогда на уме было? Во всяком
случае, он в партизаны подаваться не собирался... А аптекарь - вот, -
капитан пощелкал по крышке стола. - Мало ли что он набормочет. Словом, мое
мнение такое: дела тут нет. А если вы что-нибудь хотите, препятствовать не
буду. Да и права такого не имею. Только напрасно все это... Честное
слово... Случай как стеклышко...
- Мутноватое, - заметил Ромашов.
- Вам виднее, - вздохнул Семушкин.
Ему надоел этот тягучий разговор, который можно было продолжать
бесконечно. Дома капитана ждал ужин. Ему хотелось поскорее скинуть жмущие
в носках ботинки, сунуть ноги в войлочные тапочки, а потом завалиться на
диван. Субординация не позволяла капитану просто подать руку Ромашову и
попросить его "закрыть дверь с той стороны". Он терпеливо страдал, бросая
вопросительные взгляды на собеседника и на часы, которые показывали уже
девять вечера. Правда, при этом он пытался сохранить на лице видимость
заинтересованности. Но это у капитана получалось плохо, и Ромашов в конце
концов заметил его страдания. Он извинился и поднялся. Семушкин проводил
его до двери, вернулся к столу, постоял недолго, выжидая, чтобы гость
отошел от отделения милиции, надел плащ и фуражку и быстро зашагал к дому.
На Сосенск спустилась ночь. Она не внесла ничего существенно нового в
известные уже капитану Семушкину и Ромашову события. Оба они крепко спали.
Крепко спали в эту сентябрьскую сырую ночь и супруги Тужилины. Дневные
волнения не отразились особенно на их самочувствии. Анна Павловна увидела
во сне свою московскую квартиру. Василий Алексеевич - собачку Белку,
которая помогала ему изучать условные рефлексы. Аптекарь долго вздыхал и
ворочался. И прежде чем уснуть, принял таблетку веронала.
И никто из них не знал, что живет в Сосенске человек, который вторую
ночь мается без сна.
|