к не всегда учителем
был. До революции в чиновники из кожи лез, даже фамилию свою еще смолоду
как-то умудрился изменить: был Чебренко, а стал Чебренков. А для чего, как
думаешь? Его начальник страх как не любил все "малороссийское".
Вот я и думаю: дрянной тот человек, который так легки национальность
свою меняет...
Сынок, говорят, тоже в папочку удался - тот от украинского
открещивался, а этот русское поносит. Не верится мне, что его по болезни
освободили из университета. Так что, девка, не на красоту смотри. Вот,
видишь, - и кончиком топора качнул цветок, тоже вроде красивенький,
желтый, фиолетовый. Ишь как раскрылся. Старается...
- А что это за растение?
Отец мимоходом, махнув топором, снес цветок да еще и сапогом наступил -
так и хряснуло:
- Люлюх, белена.
В тот их приход показывал Андрон и книгу Кнышевского "Вечерние
размышления о тщете людской суеты". С виньетками и заставками,
декоративно-пышными бездумными пейзажами.
- Красота, красота-то какая! - повторяла Надийка.
- Дело не в иллюстрациях, - довольно улыбнулся Андрон. - Вы на
дарственную надпись взгляните. Вон там, на титуле...
Надийка с любопытством рассматривала, начала читать:
- "Высокочтимому пану..." - И запнулась: слово "пан" для нее с детства
звучало как оскорбительное ругательство. Чебренков поморщился.
- "Пану"? Ну, тогда так принято было обращаться друг к другу. Читайте,
читайте.
- "Высокочтимому пану, - продолжала Надийка, - Пантелеймону Кулешу с
искренней благодарностью за содействие в приобретении села Казачьи Таборы.
Ваш покорный слуга я вечный должник Онисий Кнышевский".
"Вот тебе и тщета суеты!" - едва не хмыкнула Маринка, но Надийка
толкнула ее локтем в бок:
- Что тут смешного, такая редкостная книга...
Андрон Андреевич с благодарностью взглянул на Гармаш:
- Да, это действительно раритет. Но не об этом речь. Я показал вам этот
унику |