ь: что им за утешение было, что они хорошие,
русскими бы позволили стать! Отменили бы пункт пятый в паспорте, а они бы
хоть завтра клятву дали -- жениться, замуж выходить -- только за русских, и
детям и внукам завещать -- только за русских! В глубь, в мордву, в кривичи и
дреговичи, в черемисы, в татарву -- уйти, ассимилироваться!
Так нет же, отталкивали их кривичи. Не желали носатых. Термин такой
ввели -- "национальная измена". И самых главных убийц обнаружили -- врачей.
-- Ну, что ж, -- сказал папа, зачитав постановление о сионистской
организации "Джойнт", запустившей щупальца в страны социалистического лагеря
(словом каким себя назвали), о завербованных врачах-убийцах и молодой, но
такой бдительной Лидии Тимашук, разоблачившей своих учителей, старых
профессоров, -- ну, что ж, -- сказал папа, -- теперь уже близко.
Врачи-убийцы, лечившие вождей, в тюрьме сразу же во всем сознались,
причем двое при сознавании умерло. Лидию Тимашук наградили орденом Ленина, у
Тетя Лиля всплеснула руками, хотела запричитать, но посмотрела на
Женьку и осеклась. Женька, черная как прах, стояла у притолоки, держа руки
за спиной, и смотрела мрачно.
-- Девочка тяжело переживает эту историю, -- сказала бы тетя Лиля.
-- Девочка тяжело переживает Историю, -- сказал бы папа.
В этом заключалась вся разница между ними. Папа мыслил ретроспективно,
читал мудрые книги на иврите, и для него средневековые ауто-да-фе были такой
же реальностью, как киевский погром пятого года, который он пережил
мальчишкой. Бабий Яр, 1де лежали бабушка и дедушка, как бараки Освенцима и
будущие бараки Биробиджана, строительство которых, по слухам, заканчивалось.
Тетя Лиля жила сегодняшним днем, и душевное спокойствие сохраняла
частым повторением фразы:
"Еврейский бог этого не допустит". Тем не менее бог допустил, чтобы
Женьке разрезали сзади пальто бритвой -- и хотя тетя Лиля шов зарубцевал |