с высоким начесом огненно-рыжих
волос смущенно смигивает черными кукольными ресницами и прячет подбородок в
толстый ворот белого свитера.
- Дима, не ври, не ври! - запальчиво выкрикивает она.- Не так все было!
Дима еще что-то выдает, туристочка накидывается на него, розовыми
кулачками колотит по голубой спине.
- Все, все, Шурочка! - со смехом уклоняется Дима.- Ну сказал, не
б-буду!
- Болтун!
- Все! М-мир - дружба! Мир - дружба!
Дима выстреливает из окна окурком, отмахивает чуб-крылышко и
подтягивает к себе пивную кружку.
По другому боку рыжей туристочки пристроился густобровый паренек с
набегающей на толстые очки всклокоченной мокрой челкой,- тоже в свитере, но
только в малиновом, с желтой росшивью по груди. Паренек двумя пальцами с
золотым колечком подносит ко рту тонкую сигаретину, тянется к ней сложенными
в трубочку пухлыми губами, как-то так старательно обжимает желтый бумажный
мундштук, вдумчиво тянет и, подержав в себе дым, тоже вдумчиво выпускает,
целясь струей в подвешенную над головой люстру.
Остальные двое сидят к Савоне спиной, и он видит только их затылки.
Один с аккуратным пробором до самой макушки, на которой угнездился
неприглаженный петушок, и все называют этого, с петушком, по фамилии -
Несветский. Затылок его соседа оброс цыганистыми завитками, набегающими на
белый кантик синей футболки. Этот кучерявый, которого в разговоре тоже
величали Димой, время от времени шарит смуглой ухватистой рукой по гитарному
грифу, и клонясь к нему и прислушиваясь, что-то тихо и неразборчиво
подрынькивает.
Савоня долго стоит в коридорчике перед ресторанной дверью, ждет, когда
его заметят, и Дима в голубой куртке, наконец, натыкается на него глазами и
нетерпеливо и обрадованно машет ему рукой.
- Давай, бать, с-сюда!
Савоня еще у порога стаскивает картуз, приглаживает волосы и, стараясь
не топать, с опаской поглядывает на грудастую, опутанную по шее |