инской
сантехникой, немецкими обоями, чешской люстрой, румынской мебелью, болгарскими
паласами, паркетным полом. Отделенное от них изнутри совершенно иной,
полированной, со встроенным глазком, поверхностью. Все это содержалось усилиями
самого Артура в идеальной чистоте и порядке, к этому отцом с детства приучен. Да
и выхода не оставалось, ну не домработницу же пускать к себе! Врага в крепость?
Да и где её здесь найти?
Впрочем, все эти хлопоты остались позади. Артур Игоревич вздохнул, подошел
к окну, потянул за кисть шелкового, золотистого шнура и приоткрыл немного штору.
Увы, глазам открылся все тотже нерадостный, опостылевший, невзачный северный
пейзаж.
Тусклый свет заполярного дня, свинцово-серая вода залива, черная туша
входящего на ремонт очередного подводного корабля. Одним словом, тоска смертная.
Задернул, отсек шторкой внешний мир. Прошел в кухоньку. Забросал зерна в
кофемолку. Пожужжал. Пересыпал намолотый кофе в турку. Поставил на плиту. Сварил
кофе. Полюбовался пенкой. Налил в кружку с золотым по белому ободком. Добавил
молока из пакета. Сливок в этот раз не досталось. Но все равно получилось
красиво. Попил кофейку, закусил печеньем....
Боже! Это его мир. Его космическая капсула. Он в вечном одиночном полете...
Поднес поближе к глазам турку с кофейной гущей. Всмотрелся внимательно. Только
прошлое, прошедшее, ничего о будущем...
Когда он появился в поселке, вышел на работу, мужики местные и бабы сразу
почуяли в нем чужака. Чист не в меру, не пьет с коллективом, не дымит "Примой" в
курилках, на перекуры все с книжечкой, кефирчиком, кофейком.... чистоплюй
хромой.
Даже женщины, существа все же более возвышенные и нежные, по самой натуре тонкие
и понимающие, правда, в значительной мере, испорченные общением с грубой мужской
массой, а потому огрубевшие, сторонились его, смотрели зло, недоверчиво, не
отвечали на милые, по мере возможности, улыбки.
Со временем, впрочем, попривыкли, специалистом он оказался то |