му ей в самый первый вечер, можно оказаться
выпоротой и средь бела дня.
Днем опереточные костюмы слуг придавали им какой-то зловещий, угрожающий
вид. Некоторые из мужчин предпочитали носить черные чулки и одевать вместо
белого жабо и красной куртки алую шелковую рубашку с широкими, схваченными
на запястьях рукавами.
Как-то, на восьмой день пребывания О. в замке, в полдень, когда все женщины
собрались в столовой, к сидевшей рядом с ней пышной блондинке с крупной
грудью и нежно-розовой шеей, подошел слуга. Похоже, он заметил как Мадлен,
так звали девушку, наклонилась к О. и прошептала ей что-то на ухо. Слуга
заставил Мадлен подняться и готов уже был преподать ей урок на глазах у
остальных, но не успел... Она упала перед ним на колени, и ее проворные
руки раздвинули складки черного шелка и извлекли на свет божий его, пока
еще дремлющий, пенис. Провинившаяся женщина осторожно высвободила его и
приблила к нему свои приоткрытые губы...
На этот раз ей удалось избежать наказания. Мужчина, отдавшись ласке,
закрыл глаза, и поскольку в тот день он был единственным надзирателем в
столовой, девушкам удалось вдоволь наговориться друг с другом.
Таким образом, всегда оставалась возможность подкупить того или иного
слугу. Но зачем это О.? Единственное, что по-настоящему было для нее здесь
в тягость -- это запрет смотреть в лицо мужчинам. Запрет не предусматривал
различий между хозяевами и слугами, и поэтому О. постоянно ощущала
опасность, так как, всячески стараясь сдержать мучившее ее желание, иногда
все же позволяла себе мельком взглянуть на их лица. Несколько раз О. была
поймана за этим занятием, но наказывали ее не всегда. Слуги нередко сами
нарушали инструкции, и потом им, видимо, доставляло удовольствие то
гипнотическое воздействие, что их лица оказывали на нее. Они не
собирались лишать себя этих торопливых волнующих взглядов и потому
не строго карали ее.
Что же касается вынужденного молчания, то с этим было значительно проще. О.
быстро |