жен, я должен это сделать, я поклялся.
Одним прыжком он очутился в могиле. Руки его судорожно сжимались:
- Пресвятая Матерь Божия, дай мне силы!
Он взял топор, высоко замахнулся им над головой, закрыл глаза и со
страшной силой опустил его.
Он промахнулся. Топор попал в сгнившее дерево и расщепил его на
мелкие куски.
А графиня улыбалась.
Старый садовник отвернулся; сперва нерешительно, а потом все быстрее
он побежал от могилы. Оставшийся работник последовал за ним. Ян
Ольеслагерс посмотрел им вслед и потом пошел медленно, шаг за шагом, по
направлению к замку.
Граф Винсент д'Оль-Ониваль остался один. С минуту он колебался, хотел
крикнуть, позвать убежавших. Но какая-то необъяснимая сила зажимала ему
рот.
А солнце опускалось все ниже и ниже; оно кричало ему, - он слышал,
как оно кричало.
А графиня в его ногах улыбалась.
Но эта улыбка и придала ему силы. Он опустился на колени и взял с
земли нож.
Рука его дрожала, но он воткнул нож, воткнул его в шею, которую он
так любил, любил больше всего на свете!
Тут он вдруг почувствовал громадное облегчение и громко захохотал.
Его хохот раздавался так громко и пронзительно в вечерней тишине, что
ветви берез дрожали и покачивались взад и вперед, как в смертельном
испуге. Казалось, будто они вздыхают и рыдают и хотят бежать, далеко то
этого страшного места. Но они все-таки должны были стоять на своих местах,
должны были видеть и слышать все, прикованные к почве своими могучими
корнями...
Ян Ольеслагерс остановился, там у пруда. Он слышал этот страшный
хохот, которому не было конца, слышал, как рубил топор, как скрипел нож.
Он хотел уйти дальше, но что-то приковало его к земле, какая-то неодолимая
сила удерживала его на месте, словно и он прирос к земле, как березы. Его
слух обострился до невероятности, и ему казалось, что сквозь громкий смех
он слышит, как трещат кос |