редим и здрав! -
призвал меня, сына своего от первой жены, во дворец, и вот - повеление мне
отправляться в Пунт [2] на большом тридцативесельном корабле за эбеновым
деревом, слоновой костью и благовониями для храма Амона-Ра в Карнаке. И
опечалился я в сердце своем, ибо предстояла мне долгая разлука с царицей
души моей, прекрасной Хатшепсут! И опустил я голову, и заплетались ноги
мои, когда выходил я от отца своего, - да будет он жив, невредим и здрав!
Но догнала меня старая служанка ненаглядной моей царицы, немая от
рождения, и знаками велела мне следовать за собой. Войдя в покои приемной
матери, увидел я, что она совершает свой утренний туалет, и опустил глаза
от смущения. Она же легким движением руки отослала двух юных рабынь,
совсем девочек, которые заплетали в бесчисленные тонкие косички и умащали
благовониями ее великолепные черные волосы, - и, встав с резного стула
слоновой кости, порывисто шагнула ко мне. И я бросился перед ней на
мраморный пол и, обняв ее колени, поцеловал самую сердцевину чудеснейшего
из лотосов, когда-либо произраставших на реке жизни. О прекраснейшая из
прекрасных, - и я должен покинуть тебя в тот час, когда сердца наши
сгорают от любви и души наши испепелены страстью! Но она ласково
отстранила меня, хотя и видел я, что с трудом борется она с овладевшим ею
желанием, и умоляла выслушать ее, ибо дело касалось самой моей жизни:
"Твой отец замышляет против тебя недоброе. Смотритель женских покоев, мой
постельничий, рассказал ему все про нас, и вот - задумал он умертвить тебя
тайно, а трон после смерти оставить своему сыну от наложницы". - "Так вот
для чего посылает он меня в столь далекое и опасное путешествие! -
вскричал я, вскакивая и хватаясь за короткий меч, который всегда носил на
бедре. - Я убью того жалкого выблядка, который смеет называться моим
братом, и сам пойду к отцу и потребую, чтобы он всенародно объявил меня
свои |