и пропаганды при Центральном комитете
ВКП(б).
Александров не произвел на меня никакого определенного впечатления --
неопределенность, почти безликость и была главной, отличительной его
чертой. Он был невысок, коренаст, лыс, а его бледность и полнота
показывали, что он не выходит из рабочего кабинета. Кроме общих замечаний и
любезных улыбок -- ни слова о характере и перспективах восстания
югославских коммунистов, хотя я как бы невзначай указывал именно на эти
проблемы. Центральный комитет, очевидно, еще не определил своей точки
зрения, и советская пропаганда продолжала говорить о борьбе против
оккупантов, обходя молчанием внутренние югославские и международные
отношения.
27
--------------------------------
Мануильский тоже не занял определенной позиции. Но он проявил живой,
возбужденный интерес. Я уже знал про его ораторский талант -- о нем можно
было судить по его статьям, он проявлялся в образности и законченности его
речи. Это был маленький и уже ссутулившийся человечек, смуглый, с
подстриженными усами. Голос у него был шепелявый, почти нежный и, как ни
странно, совсем не энергичный. Таким он был во всем -- предупредительный,
вежливый до слащавости и с заметным налетом светскости.
Говоря о развитии восстания в Югославии, я сказал, что в ней по-новому
формируется власть, по существу, такая же, как советская. В особенности я
подчеркивал новую революционную роль крестьянства: восстание в Югославии
для меня почти сводилось к слиянию крестьянского бунта с коммунистическим
авангардом. И хотя Мануильский и Александров против этого не возражали, но
одобрения они тоже ничем не выказали.
Я считал нормальным, что Сталин во всем играет главную роль, но все же
ожидал от Мануильского большей самостоятельности во взглядах и инициативы в
действиях. На меня произвела впечатление его живость, тронуло восхищение
борьбой в Югославии, но встреча с ним мне показала, что Мануильский не
принимает участия в определении политики Мо |