вершения своего самоубийственного подвига. Наконец сарафан сдёрнут -- он
взлетает в воздух и планирует на гладкий блестящий паркет; сверху
приземляются (уже знакомый мне в подробностях) белый кружевной бюстгальтер и
(ещё не исследованные) белые кружевные трусики. Пока я раздеваюсь, Рита
стоит посреди комнаты, зажмурившись: подбородок вздёрнут, лицо рдеет, как
мак, руки опущены по швам ... контраст между шоколадным загаром "открытых"
частей тела и молочная белизна "укромных" сводит меня с ума и отнимает дар
речи. Я хочу что-то сказать, но из губ исторгается лишь нечленораздельный
хрип ... откашливаюсь ... пытаюсь сказать ещё раз, но не могу облечь свои
желания в слова ... молча подвожу Риту к постели и толкаю. Она падает на
спину, не расжимая век; я ложусь рядом. В течении нескольких секунд
происходит неловко-безошибочная подгонка двух тел ... Рита раскрывается
навстречу мне, как влажный тропический цветок; я крепко прижимаю её руки к
постели -- так, чтобы она не могла шевельнуться. "Открой глаза ... -- шепчу
я, -- Когда я буду овладевать тобой, я хочу смотреть тебе в глаза." Она
подчиняется ... и сквозь её замутнённые зрачки я с торжеством наблюдаю, как
моя плоть вторгается в неё, заполняет её целиком и вытесняет всё остальное.
Затем время опять потеряло свою непрерывность -- следующие несколько
десятков минут оставили в моей памяти лишь отдельные картинки. Например:
распахнутое настежь окно, задёрнутая штора развевается под ударами знойного
ветра. Я лежу на кровати и смотрю, как Рита пытается достать с верхней полки
какую-то книгу (обнажённое тело вытянуто в струнку, лицо -- сосредоточено).
Какая это была книга и зачем ей понадобилась -- не помню. "Тебе сколько
лет?" -- вдруг спрашиваю я; "Двадцать шесть. -- оборачивается Рита, -- А
тебе?" В её ушах блестят крошечные серебряные серёжки, и я наконец понимаю,
почему у меня саднит поцарапанный язык. "Тридцать од |