п красоты. Такой профиль можно
увидать на не очень старинной сициалианской монете. Крупные
черты ее лица верные великому идеалу, свидетельствовали о
глупости, доведенной почти до совершенства. Самое красивое
в этом лице был рот; природа каллиграфически вывела линию
губ, в то же время придав рту выражение тупого ослиного
упрямства... Под безобразным черным платьем мистер Хаттон
угадывал тело - сильное, упругое, литое. Он и раньше
поглядывал на него с интересом и смутным любопытством.
Сегодня любопытство, определилось и перешло в нечто другое -
стало желанием. Идиллия Теокрита. Вот она, женщина;
правда, сам он не очень-то похож на пастушка с вулканических
холмов. Он окликнул ее:
- Армида!
Улыбка, которой она ответила ему, была такой вызывающей,
говорила о столь легковесной добродетели, что мистер Хаттон
струхнул. Он снова, снова на грани. Надо отступить, назад,
скорее, скорее, не то будет поздно. Подняв голову, девушка
смотрела на него.
- Ha chiamato? (4) - спросила она наконец.
Что же? Безрассудство или разум? А-а, выбора теперь уже
нет. Безумие всегда побеждало.
- Scendo! (5) - крикнул мистер Хаттон. С террасы в сад
было двадцать ступенек. Он считал их одну за другой. Вниз,
вниз, вниз... Мистер Хаттон ясно видел со стороны, как он
спускается из одного круга ада в другой - из мрака, где
бушуют вихри и град, в бездну зловонной грязи.
V
В течение многих дней дело Хаттона не сходило с первых
страниц всех газет. Более сенсационного процесса не было с
тех самых пор, как Джордж Смит на время затмил собой мировую
войну, утопив в теплой ванне свою седьмую супругу. Читающую
публику волновали газетные отчеты об убийстве, раскрытом
только спустя много месяцев со дня его свершения. Все
считали, что это тот самый случай в человеческой жизни, тем
более примечательный по своей исключительности, когда
неисповедимое правосудие становится понятно и зримо каждому.
Преступная страсть толкнула безнравств |