осьоном, жестко промассировал, потом
ножницами подстриг виски и затылок, нажал головку спрея в зеленом флаконе
- одеколон был терпкий, такой запах мне всегда нравился. По-видимому,
удовольствие расплылось по моему лицу, потому что Питер обронил из своего
кресла:
- Ну вот, вы на все сто тысяч выглядите!
"О, да ты, оказывается, не англичанин! - догадался я. - Американец!
Только янки говорят так, оценивая человека, только янки!"
Это открытие, честно говоря, застало меня врасплох. Оно вчистую
ломало предварительные выводы и значительно усложняло мое положение. Одно
дело - жители туманного Альбиона, в чем-то патриархального в своих нравах
и привычках, и совсем иное - уроженцы Американского континента с их славой
законодателей преступного мира. Это выглядело слишком серьезно, чтобы не
прочувствовать опасность, нависшую надо мной. Что там темнить: эти
несколько дней, хоть и преподнесли множество неприятных сюрпризов, тем не
менее не лишили меня внутреннего "стержня", какой-то непонятно чем
питающейся уверенности, что ничего, в конце концов, плохого со мной не
случится и в один прекрасный день я вновь, живой и невредимый, окажусь на
свободе и опишу свои приключения. Ясное дело, до чертиков хотелось бы
рассчитаться с Келли, но это задача второстепенная, так сказать, личного
плана...
Я вдруг вспомнил, как однажды, охотясь на акул со своим приятелем -
мексиканским журналистом Хоакином Веласкесом (он был инициатором этого
приключения) у затерянного в сине-зеленых просторах Тихого океана
кораллового островка, обнаружил многометровую красотку, танком
надвигавшуюся на меня, и враз забыл о своем подводном ружьишке с метровым
стальным гарпуном. Внезапная мысль буквально ослепила меня, подавив другие
мысли и чувства. Я услышал чужой голос, который заорал как сумасшедший:
"Да ведь она не знает, что я - советский человек?!"
Подобное потрясение я испыта |