ИВАН НАЖИВИН
ИУДЕЙ
I. НА СТУПЕНЯХ ХРАМА АРТЕМИДЫ
Точно ветер пробежал по огромной, пёстрой толпе:
— Аполлоний… Аполлоний…
На ступени огромного белого храма Артемиды Эфесской, считавшегося одним из
чудес света, — это его поджёг Герострат, чтобы прославиться, — медлительно
поднялась высокая, величавая фигура с посохом из виноградной лозы в руке.
Длинные светлые волосы падали по плечам. Прекрасный, одухотворённый лик был бы
немножко суров, пожалуй, если бы его не смягчали мягкие, полные света глаза. Они
были напоены думой, но иногда, изредка, в них проступала затаённая грусть,
которую Аполлоний спешил спрятать — даже как будто и от самого себя. Возраст
Аполлония определить было трудно: мужественная красота его просто заставляла
забыть о нем. И величественный, многоколонный храм ещё более подчёркивал белое
видение, вдруг вставшее над толпой, сбежавшейся со всех сторон, чтобы послушать
знаменитого проповедника, и смотревшей теперь на него со всех сторон
восхищёнными глазами.
Он величественно поднял правую руку. Все сразу стихло…
— Дети… — чарующим, мягким голосом проговорил он. — Я давно не имел случая
беседовать с вами. Ничего нового я не принёс вам. Как и прежде, я буду говорить
вам об изнеженности ваших нравов, о той роскоши, которой предаётся этот город, о
том, что пора вам, людям, обратиться к более серьёзным занятиям, чем эта вечная
погоня за прахом, и к той работе мысли, которая одна и отличает человека от
животного. Но более всего хотел бы я говорить вам, непрестанно говорить о делах
милосердия…
Обычно ораторы того времени старались блистать красноречием. У Аполлония
не было и попыток к блистанию. Речь его была рядом простых и строгих изречений,
твёрдых, как алмаз, полных серьёзности жреца и повелительности законодателя.
Родился Аполлоний в каппадокийском городе Тиане. Когда ему минуло
четырнадцать лет, отец отвёз его в Тарс, в Киликию, и отдал на во |