АНАТОЛИЙ ДМИТРИЕВИЧ ЗНАМЕНСКИЙ
ОСИНА ПРИ ДОРОГЕ
1
Дорога в этом месте делилась. Серая лента асфальта, натёртая скатами до
влажного, смоляного блеска, попрежнему уходила прямо, по сухому, открытому и до
желтизны выгоревшему за лето гребню, а узкий гужевой просёлок — две
затравеневшие колеи — свиливал вправо по скату, в зеленеющую, широкую низину:
там, за далёкими купами старых деревьев, угадывалась яркозелёная, ещё не
тронутая увяданием речная пойма.
Машинапопутка покатилась дальше, на взгорок, а Голубев прощально махнул
водителю, отряхнул пыль с рукавов и коленей и сошёл с твёрдого асфальта на
мягкую полевую дорогу. У придорожного столба постоял, думая о том, что привело
его сюда, рассеянно достал надорванную пачку сигарет и почти машинально закурил,
медленно, по буквам вбирая в себя чёрную надпись на жёлтой, запылённой жестянке:
«X. Весёлый 2й».
Хутор Весёлый… Наконецто!
Голубеву в жизни приходилось много ездить. За десять лет журналистской
работы исколесил он добрую половину России и Казахстана, был на Алтае и под
Семипалатинском, повидал шахтёрские города за Ростовом, знал немало станиц
здесь, на Кубани. В иных местах случалось ему бывать дважды и трижды. В этом же
глухом, предгорном хуторке Голубев никогда не бывал и тем не менее с детских лет
знал о нём и всегда помнил, считая, что рано или поздно должен побывать здесь.
Хутор Весёлыйвторой…
Голубев ещё раз оглянулся на придорожный столб с табличкой, будто желая
убедиться, что здесь именно то место, и, натянув дорожную кепку поплотнее на
лоб, тронулся медленным, раздумчивым шагом по двухколейному просёлку в низину,
где скрывалось близкое селение.
Стоял август, земля поспела.
Вокруг тонко звенела удивительная горная тишина, и в этом мире, лишённом
привычного городского шума и грохота, он, городской человек, вдруг почувствовал
себя глухим. Тишина закладывала ему уши, а мир оказал |