огда мне, наконец,
было бы безразлично, тогда бы я на них еще посмотрел.
Из проулка, будто издеваясь, начал медленно выползать тупорылый
микроавтобус, медленно делать поворот, одноглазо пробивая туман последней
не разбитой фарой. Через долгую секунду она тоскливо осветила улицу, а
заодно и - словно огнем прожгла - спину Ч. Ч. знал, что его могли и не
заметить и за мгновение дико вспотел, мысли метались, нервы не выдержали -
как струны порвались - и неловко побежал, придерживаясь рукой о шероховатую
штукатурку стены. Мотор хищно подзаурчал и прибавил скорости, стал
нагонять, а Ч., захлебываясь собственным дыханием, испуганно взирал на
отбрасываемую собой ковыляющую тень. Как долго тянется дом! Нет конца этому
дому - хоть до угла добраться, уйти во дворы.
Автобус играл с ним как кошка с мышкой, то неторопливо нагонял, то нарочно
отставал, но неизменно бил в спину светом единственной фары. Ноги
подгибались и не слушались, впереди ни просвета; но вдруг рука его вместо
опоры ощутила пустоту. Ч. даже чуть не упал - и поспешил шагнуть за угол.
Из-под ног шарахнулась кошка, и, царапая когтями пол, метнулась в подвал. В
душе Ч. что-то обрушилось. Его скрутили усталость и тупой страх, и только,
чувствуя сзади зловещее дыхание автомобиля, он из последних сил взбежал на
лестницу первого же подъезда и дернул на себя дверь. Скоропалительное и
неверное это было действие. Этим он чуть не вывихнул и так ослабевшее
плечо, а пальцы с болью соскользнули с ручки. Дверь удержалась на кодовом
замке.
А из-за поворота опять выползал надсмехающийся патрульный фургон и вновь
брызнул овалом луча. Ч. хотел сесть и умереть. Он запустил пальцами в
слипшиеся волосы, но неожиданно с силой ударил по своей щеке, что-то внутри
у него взорвалось, повелев одуматься. Толчок - и он, заплетаясь в штанинах,
скатился по ступенькам и бросился к другому подъезду и нырнул в полумрак
его норы. Только бы скрыться. Только бы уйти, залечь, зарыться, спастись.
Уже и в голову не при |