как осторожно он держал его двумя пальцами, Сорокин понял, что это и есть те
самые
письма от
таинственной незнакомки, адресованные Николаю Малахову.
- Взгляните, Евгений Владимирович. Афанасьев взглянул на шефа, а потом
принял
конверт и медленно вытянул из него несколько сложенных вдвое листков.
Развернул и
увидел, что в нескольких местах из текста вырезаны фрагменты. Несколько
продолговатых
прямоугольничков, содержавших, судя по всему, не более одного-двух слов.
Присмотревшись, Афанасьев понял, что это одно слово. Более того, это имя.
Или
фамилия.
- Мы нашли эти письма уже испорченными, - сказал Ярослав Алексеевич. - По
всей
видимости, вырезал сам Малахов, потому что никто, кроме него, просто не мог
этого сделать.
- А вы? - неожиданно для себя самого спросил Афанасьев.
- Мы? Зачем же нам осложнять вашу работу? Возможно, уничтожена фамилия
человека,
у которого эта женщина - Елена - спрятала пропавшие данные.
- Да, да, конечно, - пробормотал Афанасьев, пряча конверт в карман пиджака.
-
Простите...
Они уже собрались уходить из номера москвича, условившись о связи, как
Ярослав
Алексеевич хлопнул себя по бокам и воскликнул:
- Чуть не забыл! Вот.
- Что это? - спросил Сорокин, разворачивая протянутый ему лист с
компьютерной
распечаткой.
- Это отчет графологической экспертизы этих писем, сделанной в Москве. У
нас.
Посмотрите, должно помочь. И помните - эти письма следует беречь как зеницу ока!
Да, и
еще... - Он внушительно посмотрел сначала на Сорокина, а потом на Афанасьева и
вкрадчиво
произнес: - Я также рекомендовал бы не сообщать о нашем разговоре ни коллегам,
ни
родственникам. Все-таки дело государственной важности.
- Не нравится мне все это, - уже на лестнице сказал Сорокину Евгений
Афанасьев. -
Даю голову на отсечение, что этот, из разведки, что-то недоговаривает.
- Не что-то, - отозвался Сорокин, - а очень многое. Но мы должны делать то,
о чем
нас прос |