о не решился возразить ему.
3
Не дали Ганне идти с ребенком. Евхим силой оторвал ее от люльки, стал
на дороге. Видела: не пустит к ребенку, не даст Верочку. Сразу же за ним
Халимониха напустилась на Ганну с уговорами, с упреками: надумала тащиться
среди ночи в такую даль, по лесу, по болотам! Ведь если б до
Захарихи-знахарки дойти, и то сколько идти надо, а про Загалье или Юровичи
и говорить нечего: ночи целой мало!
И здоровому ребенку дорога такая - мука, а как же можно рисковать
хворенькой, которой и в люльке плохо!..
Ганна знала: старуха говорит правду. И все ж не усидела бы Ганна -
страшно отправиться в дорогу, но еще страшней сидеть вот так, сложа руки,
смотреть, как чахнет, гибнет на глазах ребенок. Там, в темной, далекой
дороге, хоть риск, зато где-то за ним и надежда, облегчение Верочке,
спасение.
Не посмотрела б Ганна ни на что, понесла бы бережно дочурку к этой
надежде, если б Евхим не заявил, что, если до утра Верочке не станет
лучше, возьмет лошадей и отвезет сам - хоть к Захарихе, хоть в Юровичи...
Всю ночь Ганна не смыкала глаз над люлькой. Несколько раз давала
Верочке грудь, но та все не брала. Ганна подавляла страх, старалась не
терять надежды, что вот-вот беда начнет отступать - уменьшится у девочки
жар, перестанет метаться, задыхаться. И боялась беды, и не верила в нее, в
жестокость, беспощадность судьбы, не хотела, не могла поверить, что может
случиться страшное, от одной мысли об этом холодела вся. Не видя ниоткуда
помощи, вынужденная сидеть, ждать, что присудит судьба, всю страсть
онемевшей от страха души с тревожной и упорной надеждой отдавала молитве:
все зависело от бога, от его милосердия, его сострадания. Когда молилась,
думала о боге, утешала себя: он всемогущий, справедливый, заступится, не
даст в обиду.
Не может быть, чтоб он не сжалился, чтоб отнял у нее самое дорогое,
единственное, что она имеет, чем только живет! ..
Каких ласковых слов ни говорила она маленькой в эту на вс |