душу, он сунул в рот трубку с видом человека, считающего себя
достойным победных лавров, независимо от
того, получит он их или нет.
- Бессмысленно спорить с этим упрямцем, - пробормотал олдермен себе под
нос, осторожно пробираясь между корзинами
с овощами, бочками с маслом и прочими грузами на корму, где находилась его
племянница. - Доброе утро, Алида. От
раннего пробуждения твои щечки - настоящий цветник, а от чистого воздуха
"Сладкой прохлады" даже твои розы расцветут
еще более пышно.
От этого приветствия отходчивого бюргера лицо девушки зарделось больше
обычного. Его ласковый голос
свидетельствовал о том, что почтенный бюргер был не чужд сердечных
привязанностей. В ответ на низкий поклон пожилого
белого слуги в опрятной, но уже не новой ливрее он прикоснулся к шляпе и затем
кивнул молодой негритянке, чье пышное
платье, явно перешедшее к ней от хозяйки, изобличало в ней горничную его
наследницы.
При первом же взгляде на Алиду де Барбери можно было увидеть, что она
смешанного происхождения. От своего отца,
гугенота из захудалого дворянского рода, она унаследовала волосы цвета воронова
крыла, большие сверкающие черные, как
уголь, глаза, пылкость которых смягчалась их исключительно нежным выражением;
классически безупречный профиль и
фигуру более рослую и гибкую, чем обычно встречается у голландских девиц. От
матери красавица Алида, как зачастую
игриво называли девушку, унаследовала кожу, гладкую и чистую, словно лилия, и
румянец, который мог соперничать с
мягкими тонами вечернего неба ее родины. Некоторая пышность форм, которой
отличалась сестра олдермена, также
перешла от матери к ее еще более прекрасной дочери. Однако в Алиде эта
особенность не переходила в полноту, напротив -
изящество, легкость фигуры девушки подчеркивали ее грациозность. На ней было
простое, но изящное дорожное платье,
отороченное бобровым мехом и украшенное пышными перьями. Лицо девушки хранило
печать скромности |