я по лестнице и оказываемся на дне долины. Река
течет, черная-пречерная, разливая запах свежести. Мы молча, слегка подрагивая,
входим в воду. Входим по пояс, чувствуем кожей течение, чувствуем, как между
пальцами на ногах проскальзывают песчинки, осматриваемся - на долину уже
спустилась ночь.
На мосту, точно черные деревья, фигуры наших деревенских мужчин, ищущих здесь
прохлады. Дым от листьев гречишника, которые они курят вместо табака, струйками
поднимается к светлому небу - точно маленькие пожары. Люди на мосту как
притаившиеся в засаде звери. Они чуть подаются взад и вперед, взад и вперед, а
потом на какое-то мгновение замирают на темном мосту, черными тенями
вырисовываясь на фоне неба. И голоса их несоответственно тишине громкие, точно
они перекликаются, как те, на деревенской улице. "Сколько их, людей. Все
высыпали из домов. Как во время эпидемии! Как во время наводнения!"
Но, когда мы с братом медленно погружаемся в темную воду, я чувствую, как
глубокий покой, точно дерево корнями, вдруг опутывает, охватывает долину.
Неожиданно для себя я вскрикиваю и, разбрызгивая воду, становлюсь на ноги. Я
весь дрожу. Брат, поднырнув, пытается схватить меня за ногу. Я обнимаю его за
плечи и вместе с ним снова погружаюсь в реку. Извиваясь в моих руках, брат
хохочет. "Хватит, хватит. Я не боюсь, и нечего подбадривать меня смехом", -
думаю я. И плыву на середину реки, где глубже.
Долину поглотила глубокая, глубокая тишина. Ее оплели корни дерева безмолвия. И
тончайшие нити этих корней проникают в мягкие извилины моего мозга. Эту тишину я
видел во сне. Великан, огромный, как гора, великан лежит глубокой ночью,
возвышаясь черной громадой, лежит бездыханный. Этот великан - деревня. В то же
время великан и мой отец, и все покойники деревни. А корни безмолвия, прорастая
мне в грудь, выбрасывают тонкие побеги, и я падаю духом, становлюсь вялым,
молчаливым, ватным каким-то становлюсь, обретая все противные качества
слабовольно |