ляла не более трех футов.
Мне было известно, что вход на этот полуэтаж заложен кирпичом, так что ни туда,
ни
оттуда доступа не было.
Лежа в постели и обливаясь потом, я прислушивался к шагам. Сейчас я слышал их
отчетливее, и, к моему ужасу, мне вдруг стало ясно, что шаги эти принадлежали не
человеку. Мне почему-то вспомнились существа, виденные мною на гравюре, те
самые,
которые обсасывали трупы на церковном полу. Гравюра эта опять предстала перед
моим мысленным взором во всех своих ужасающих подробностях. Я не мог отогнать
от себя образ безглазого существа, рот которого был скошен под немыслимым
углом.
Не знаю, сколько времени я пролежал так, парализованный страхом, не способный
даже протянуть руку, чтобы зажечь свет и выйти из транса. Наконец стало светать,
рассвет набирал силу и начал пробиваться сквозь занавески на окнах. Тьма
постепенно
рассеивалась, и звуки шагов над головой становились слабее, пока окончательно не
затихли. Я провалился в глубокий, без сновидений сон.
* * *
Весь следующий день я проспал. Была суббота. Ни сны, ни звуки в тот день меня
не тревожили. Спал, не просыпаясь, и день, и ночь. Меня преследовало какое-то
неясное воспоминание. Как только я делал усилие, стараясь извлечь его из своей
памяти, оно тут же испарялось, а потом опять возникало совершенно неожиданно.
Стояло воскресное утро, когда я окончательно проснулся. Мне мерещилась темная
каменная дверь, открытая настежь. За ней - блестящие каменные ступени, ведущие в
непроглядную тьму. Вот и все. Иногда думаю, что я, должно быть, стоял, глядя на
эту
огромную дверь, все те часы, что спал, не шевелясь и даже не моргая, как будто
ожидал
появления кого-то или чего-то. Или, быть может, я собирался шагнуть на эти
ступени и
спуститься в темноту?
Проснулся я в воскресенье в начале десятого утра, оттого, что кто-то стучал в
дверь. Спросонья я никак не мог сообразить, который сегодня день и час. В дверь
постучали еще раз, и я сл |