ла у нас нет, - удивляется
старый слуга.
- Ан есть, - с торжеством ответил граф. - Пятое число сегодня - ее день...
Схоронили ее... В этот день она ко мне на бал каждый год приходит...
- Да что ж вы, Ваше сиятельство... Алексей Григорьевич? - прошептал старый
сержант".
Отталкивающую картину рисует Радзинский, не правда ли? Выживший из ума самодур,
мучающий холопов идиотскими выдумками. Сам он - обрюзгшая развалина, а его дом -
золотой гроб, откуда ушло все живое и радостное.
Послушаем рассказы современников о последних годах жизни Чесменского героя в
Москве. Известный московский мемуарист начала XIX в. профессор Московского
университета П.И. Страхов оставил зарисовку появления Орлова на улицах Москвы:
"И вот молва в полголоса бежит с губ на губы: "едет, едет, изволит ехать". Все
головы оборачиваются в сторону к дому графа Алексея Григорьевича. Множество
любопытных зрителей всякого звания и лет разом скидают шапки долой с голов...
Какой рост, какая вельможная осанка, какой важный и благородный и вместе с тем
добрый и приветливый взгляд!". "Неограниченно к нему было уважение всех сословий
Москвы, - подчеркивает другой мемуарист С.П. Жихарев, - и это общее уважение
было данью не сану богатого вельможи, но личным его качествам". Доступный,
радушный, обустраивающий все вокруг себя на русский лад, граф импонировал
москвичам своей национальной колоритностью. Он, как никто другой, отвечал
представлениям того времени о поведении вельможи в обществе. Когда Алексей
Григорьевич скончался 24 декабря 1807 г., провожать его тело собралась вся
Москва, несколько тысяч человек с открытыми головами встретили вынос гроба.
Оказывается, и старость бывает разная. У кого-то дряхлая, деспотичная,
нетерпимая к окружающим людям, заставляющая домашних жить под гнетом душевной
боли уходящего человека. У кого-то бодрая, крепящаяся, несмотря на недуги,
одаривающая других помощью, покровительством, примером, наконец. Радзинский
избрал дл |