трещало и хрипело
из динамиков, - ...не будет больше ни фабрик, ни турбин, ни железных дорог, ни
сталеплавильных заводов... Армии пастухов и крестьян... Перевоспитание и
преображение: поджигатели войны станут пасти свиней и выращивать спаржу!
Генералы возьмутся за навозные вилы... Назад на поля!.. овес и ячмень в
развалинах
заводов... Капустные кочаны, навозные кучи... а на шоссейных магистралях
задымятся
коровьи лепешки и будущей весной взойдет картофель!..
После параграфа 22 майор угостил слушателей очередной тирадой, а потом так
же
внезапно и яростно, как начал, оборвал речь, скомкал листки мирного плана и
швырнул
под ноги стоявшему рядом человеку - своему ординарцу.
В тот вечер собрание завершилось не духовой музыкой и не гимнами. Шеренги
стояли и стояли в тишине, пока не догорел последний факел и выбеленная известкой
надпись не стала тусклым пятном среди мрака. Тогда только комендант отпустил
деревенских - в ночь.
На следующей неделе была остановлена электростанция на реке; согласно
параграфу 9 мирного плана, турбины и трансформаторы с подстанции укатили прочь
на
русских армейских грузовиках. Однако вооруженным до зубов часовым, охранявшим
демонтаж, на этот раз надрываться не пришлось: никто в Мооре не протестовал.
У кого не было в сарае или в погребе дизельного движка, тот опять зажигал
по
вечерам керосиновые лампы да свечи. На улицах и в переулках ночью царила
кромешная
тьма. Только на плацу и вокруг доски объявлений у дверей комендатуры мерцали
беспокойные венцы электрических лампочек.
Однажды утром два солдата протопали по снегу на холм, к кузнице, и именем
Стелламура потребовали вернуть сварочный аппарат. Берингова мать и та не узнала,
чем
кузнец их подкупил, потому что в конце концов они убрались восвояси с какой-то
старой
железякой, а сварочный аппарат благополучно остался в подвальном тайнике.
Кузнец в эти дни частенько сидел подле неисправимо помешанного на птицах
сына
и про |