громким голосом на языке, незнакомом Горацию.
Вентимор, все еще немного одурманенный, не удивился при виде его. Должно
быть, г-жа
Рапкин сдала, наконец, второй этаж какому-нибудь азиату. Он предпочел бы иметь
соседом
англичанина, но этот иностранец, вероятно, заметив дым, бросился к нему на
помощь, что
было по-соседски, и, вместе с тем, смело.
- Вы ужасно добры, что пришли, сударь, - сказал он, стараясь подняться на
ноги. - Я
не знаю точно, что случилось, но никакой беды не произошло. Я немножко разбит -
вот и все.
Кстати, вы, вероятно, говорите по-английски?
- Без сомнения, я говорю так, что меня понимают все, к кому я обращаюсь, -
отвечал
незнакомец. - Разве ты не понимаешь моей речи?
- Теперь вполне, - сказал Гораций. - Но вы сделали какое-то замечание,
которые я не
понял. Не будете ли добры повторить его?
- Я сказал: "Каюсь, о Божий Пророк? И никогда не вернусь к таким деяниям".
- А-а! - сказал Гораций. - Смею сказать, вы были несколько ошеломлены. И я
тоже,
когда открылась крышка сосуда.
- Скажи мне, это действительно твоя рука сняла печать, о чадо милосердия и
добрых
дел?
- Да, конечно, это я откупорил, - сказал Вентимор, - хотя не знаю, при чем
тут
милосердие, потому что не имею понятия о том, что было внутри.
- Я был внутри, - спокойно сказал незнакомец.
4. НА СВОБОДЕ
- Значит, вы были в этой бутыли? - сказал Гораций мягко. - Как странно! -
Он начал
понимать, что имеет дело с помешанным азиатом, к которому надо было найти
какой-то
подход. К счастью, он оказался не опасным, хотя, бесспорно, был эксцентричен.
Его густые
волосы свисали в беспорядке из-под высокой чалмы на щеки ровного,
бледно-ревенного цвета,
седая борода падала тремя жидкими прядями, а продолговатые узкие глаза цвета
опала, были
широко расставлены слегка под углом, в них отражалось любопытное сочетание
лукавства и
детской простоты.
- Ты сомневаешься, что я говорю истину? Говорю те |