довищный зонт предельного
напряжения - напряжения Величайшей Битвы в Истории Битв,
Битвы, которой суждено было длиться не день и не два, а шесть с
половиной месяцев. Ситуация была настолько горячая, что Радному
стало уже не до лингвистических заметок. Но он был счастлив.
Никогда в жизни еще не бывало ему так хорошо, как сейчас.
Ощущение счастья только обострялось от постоянной усталости -
спать доводилось редко.
В одной из узких, тесных комнаток штаба он сидел как-то
вечером, низко наклонившись над срочной работой - надо было
отредактировать по просьбе командующего фронтом стенограммы
допросов, при которых пленные немцы сообщили кое-какие
немаловажные сведения относительно плана германского
наступления, намеченного на ближайшие дни. Радный намеревался
работать ночь напролет.
Завыли сирены. Бомбежка. Опять бомбежка! Последнее время
они случались по нескольку раз в день. За фанерной стеной, по
коридору послышался шум многих торопливых шагов -
сотрудники штаба спешили в укрытие.
Радный не стал отрываться от работы. Не до того; Дверь
отворилась, и без стука вошли трое. Радный поднял на них
воспаленные недосыпанием глаза. И сразу увидел синие кубы на
воротничках гимнастерок. Внутри похолодало. Он встал, протянул
через стол руку. И тут похолодало еще сильнее. Перед ним стоял
Кирилл Андреевич Радужневицкий - без бородки, без пенсне,
гладко выбритый, подтянутый, в аккуратной чекистской униформе.
- Кирилл Андреевич! Вы... живы? - изумленно пролепетал
Радный.
- Как видите, - сухо ответил Радужневицкий.
- И вы... в органах?
- Как видите, - повторил Кирилл Андреевич с тем же
холодком. Вместе с ним вошли незнакомый Радному чекист, а также
кузен Радужневицкого Андрей Васильевич, который был с
неуместной щеголеватостью одет в светлый летний костюм в
полоску и в лакированные штиблеты с белым верхом. В руке он
держал грабли.
- Чем обязан? - спросил Радный тем же холодным тоном,
каким го |