ильных парня взвалили себе на плечи еще и ношу матери. Тогда мать
посадила меня к себе на спину и понесла как грудного ребенка.
К счастью, мы вскоре перевалили через гору и дорога пошла вниз. Усталые
ноги зашагали бодрее, дышать стало свободней, и даже моя мать почувствовала
облегчение. И все же я думаю, что те два дня, что мы были еще в пути, достались
ей тяжелее, чем все месяцы, пока она носила меня под сердцем.
Но вот вечером второго дня вдруг началась страшная суматоха, и со всех
сторон послышались громкие, радостные возгласы. Некоторые побросали свои ноши,
взобрались на скалы и закричали:
- Река! Река!
И наш караван, строгий порядок которого уже был нарушен, быстро одолел
последний поворот дороги - каждому не терпелось первому насладиться столь
долгожданным зрелищем.
Наконец и моя мать с трудом добралась до того места, где скалы больше не
закрывали вида. Она высоко подняла меня, и я увидела картину, которую не забуду
никогда. Меж зеленых берегов, подобная блестящей ленте, лежала перед нашими
взорами Река, широкая, как море, с бесчисленными барками, челноками и кораблями.
Одни она несла вниз по течению на своей сильной спине. Другие поднимались против
течения под парусами, раздуваемыми свежим северным ветром. Под тяжестью плодов
склоняли свои ветки мощные смоковницы. Стройные пальмы качались на ветру, а
позади в лучах вечернего солнца пылала западная гора,
"Вот она. Земля людей!" - сказал мне мой внутренний голос. Я спустилась со
спины матери со словами:
- Теперь я снова могу идти сама! Я позабыла о сжигавшей меня жажде и о
бившейся в голове боли.
Радостный восторг, охвативший всех людей вокруг меня, проник и в мою душу.
Прекрасный день!
Радуйтесь до поднебесья!
Ликование охватило Обе Земли!
И опустились грузы с усталых плеч, и распрямились спины, а в глазах у
многих стояли слезы. Казначей вышел из носилок. Заслонив глаза ладонью, он долго
смотрел на широкую равнину и на алевшее над нею небо. А |