- Что ты скажешь о нашем капитане, Гримо? - спросил д'Артаньян.
В ответ Гримо, как всегда, красноречиво пожал плечами.
- Посмотрим, - был его ответ.
Так как Планше и Гримо не могли поместиться в кубрике или каюте, отведенной
д'Артаньяну, они устроились на ночлег в тесной каморке под лестницей, ведущей на
палубу,
д'Артаньян же отправился к себе и в глубокой задумчивости прилег на койку.
Заснуть он не мог, ему мешала сильная качка. Кроме того, мысли против воли
то
возвращались к погибшей Констанции, то перед глазами возникало обезглавленное
тело
миледи в ту страшную грозовую ночь на берегу Лиса, и наш герой ворочался с боку
на бок в
кромешной тьме маленькой каюты.
Читатель не раз имел случай убедиться, что д'Артаньян был человеком не
робкого
десятка. Однако наш гасконец имел впечатлительный ум и хорошо развитую фантазию.
Он
не мог не думать о возможных опасностях, пускаясь в очередное рискованное
предприятие.
Его храбрость имела своим источником не безрассудство, а сильную волю,
побуждавшую
его преодолевать страх.
Д'Артаньяна не оставляли сомнения. Он снова и снова возвращался к
предостережению Атоса и спрашивал себя: мог ли он под каким-либо предлогом
уклониться
от исполнения приказа Ришелье?
Его размышления были прерваны появлением помощника капитана, несущего с
собой
фонарь.
- Вы, кажется, хотели меня видеть, сударь? Если так - то я к вашим услугам,
-
раздался голос, произносивший эти слова чисто, с чуть уловимым бретонским
акцентом.
- Да, заходите, господин...
- Эвелин, сударь.
- Вот именно, господин Эвелин. Тем более что это я у вас в гостях, не так
ли? Слыша
вашу речь, я подумал, что на судне есть француз, а перед серьезным делом всегда
приятно
пообщаться с соотечественником.
- Разве вам предстоит серьезное дело, сударь?
- Вы правы, черт возьми. Скорее мне, чем вам. Но я думал, что вы лучше
осведомлены о причинах выхода в море вашего судна.
- Э, |