ленную книгами: она напоминала о себе подпольными листками, принесенными
случайным
гостем-студентом, вестями о смелых (36) террористических актах ... Изредка
посещал юноша
студенческие вечеринки, где распевались за самоваром запретные песни, но это не
нарушало
монашеского образа жизни: он тверд был в своем решении пробиться сквозь все
препятствия
к источнику науки - университету.
В мае 1879 года Симон обратился к директору могилевской гимназии за справками
об
условиях экзаменов. Директор, типичный провинциальный бюрократ, возмущен был
намерением самоучки держать экзамены без древних языков. Ссылка на то, что для
поступления на естественный факультет древние языки не требуются, окончательно
вывела
его из себя. Злобно прищурясь, разглядывал он бледного юношу с упрямой складкой
губ:
перед ним был жид-вольнодумец, явно набивший себе голову писаревщиной и другими
вредными идеями. Долг патриота и царского слуги состоял в том, чтоб преградить
этому
бунтовщику путь к науке. Симон понял, что расчитывать на получение
гимназического
аттестата в Могилеве нельзя; он решил приняться за изучение древних языков и
перекочевать
в недалекий Смоленск, где, как передавали, можно расчитывать на заработок.
Снова "балагола" в запыленном балахоне повез по тряской дороге, ведущей к
железнодорожной станции, молчаливого пассажира с тяжелой, набитой книгами,
корзиной.
И опять - одинокая отшельническая жизнь в чужом городе, в убогой каморке,
выходящей на
заросший травой пустырь. Комнатушка стоила 4 рубля в месяц; восемь рублей
зарабатывал ее
обитатель преподаванием латыни и русского языка; время от времени присылал
небольшие
суммы отец, удрученный отрывом сына от родной семьи и среды.
В тихие вечера, подкрепившись скудным ужином, юноша с увлечением скандировал
гекзаметры древних классиков; до поздней ночи над колченогим столом горела
висячая
лампочка-коптилка, освещая склоненную голову. Когда молодой организм бунтовался
против непосильного напр |