данности и страха, и он, подхватив сундучок, со всех ног бросился
бежать, достигнув подножия каменной стены как раз в тот момент, когда днище
лодки заскрежетало по прибрежной гальке.
"Ну погоди, пес: сейчас я до тебя доберусь!" - подумал я, выскакивая на берег с
обнаженной рапирой в руке, предоставив ял собственной судьбе и пробегая мимо
неподвижного тела де Кьюзака. Но, несмотря на то что я мчался со всей скоростью,
на которую способны были мои ноги, незнакомец скрылся в густой поросли у
основания скал, и, когда я добежал до нее, его уже и след простыл.
Я поспешно нырнул в кустарник, однако все мои попытки настичь незнакомца
оказались тщетными. Напрасно я искал его повсюду, царапая лицо и руки о колючие
ветки, заглядывая за каждый куст, исследуя концом рапиры любую подозрительную
щель в скале, - незнакомец как сквозь землю провалился.
- Да это, очевидно, сам дьявол!.. - пробормотал я в суеверном ужасе и осенил бы
себя крестным знамением, будь я папистом, но поскольку я таковым не являлся, то
просто стоял, оторопело уставясь на гладкую поверхность каменной стены,
поглотившей негодяя.
Тут я вспомнил, что если один из дуэлянтов бежал, то де Кьюзак остался и,
возможно, нуждается в моей помощи; я быстро вернулся к нему, но с первого
взгляда убедился в том, что помощь ему больше уже не понадобится. Француз был
мертв: шпага убийцы насквозь пронзила его сердце, и тонкая струйка крови все еще
продолжала вытекать из уголка его губ, окрашивая в ярко-алый цвет его темную
бородку.
Я стоял над мертвым телом, оцепенев от горя и ужаса, и затем - я не стыжусь
признаться в этом - разрыдался, как малый ребенок.
И ничего удивительного. У меня не было друзей, а этого человека я знал два
месяца, и он был по-своему добр ко мне и многому меня научил. Я был еще очень
молод, и тяжкая горечь утраты не стала еще для меня привычной.
Однако я быстро утер слезы и, следуя его собственным принципам, обыскал
покойника, но не нашел ничего, кроме золот |