давров...
— Вы сами виноваты, — хозяин пожал острыми плечами, — он всего лишь извлекал из
тьмы на свет ваши страхи и тайные желания... Ибо он достиг небывалого могущества
и сумел погрузиться во тьму преисподней и лишил Аваддона его покрывала. Но
могущество — это одно, а умение пользоваться им — совсем другое. Чем, скажем,
лично вам Лохвицкая так не угодила?
— Да так... — качает головой Ленка.
— Вот именно.
Семисвечник в углу сам по себе вспыхивает тусклыми бледными огоньками, и тень
хозяина комнаты начинает стремительно разрастаться.
— Что это? — взвизгивает Августа.
Тёмная занавеска на груде книг начинает шевелиться, в ней образуются движущиеся
прорехи. Ленка с ужасом понимает, что то, что она приняла за ткань на деле было
живым покровом из сотен тысяч насекомых, которые сейчас стремительно
расползаются в разные стороны.
Хозяин взмахивает руками, тень повторяет его движения, точно огромная
дрессированная птица.
— Убирайтесь отсюда, — говорит он мощным голосом, и пламя в семисвечниках
вздрагивает. — Вон!
Августа стоит, приоткрыв рот и зачарованно глядя на стекающую вниз ручейками
массу насекомых.
— Скорее, — шипит Ленка.
Она хватает Августу за руку, и они выбегают из комнаты. За их спиной слышится
шорох сотен крошечных ног.
* * *
— Мне стыдно, — говорит Ленка.
Они стоят, облокотившись о парапет, и смотрят на мерцающие внизу огни, на
насекомоподобные силуэты портовых кранов, на маяк, вспыхивающий чистым рубиновым
пламенем, и вдыхают сумеречный ветер дальних странствий.
— Зримый мир, как камень, — говорит Августа, — белый, чистый, вымытый дождями.
Надёжный. Но стоит лишь его поднять — и там такой клубок червей... Убежище
личинок, слизняки, мокрицы... Он извлёк на свет наших мокриц. Мы их
прятали-прятали... Понятное дело, что тебе стыдно. Кстати, что такое шикса?
— Нееврейка. Молодая, — уныло говорит Ленка.
— Это он кого же имел в виду?
— Ох, да какая теперь разница!
— Ну, и что нам теперь делать?
Ленка задумчиво б |