Книги в электронном виде

Молчанов Андрей / Кто ответит?

И еще сверху пятьдесят своих копеек получишь, успокойся! - Ну и... поехали, - откликнулся таксист миролюбиво. - Отличное обслуживание гарантирую. Город уже засыпал, пустые улицы были сухи от ночных апрельских заморозков, шины шелестели по асфальту гудяще, тягуче... Поежившись, Лев оглянулся назад - на серую гладь неровно освещенного проспекта, остававшегося за спиной, на апельсиновые вспышки мигающих светофоров. Затем, отогнув кисть, осторожно вытряхнул из-под рукава куртки нож - обыкновенный, столовый нож. Подумал кретин... Трусливый, нетрезвый кретин. И чего маешься? Что грозит тебе? И кто? Выдернула тебя шпана на свидание, потому как не поверила в честный расчет - провинциалы, дуболомы... Машина въехала в район новостроек, дорога пошла ухабистая, узкая, петлявшая

Молчанов Андрей / Сошедствие в ад

еврейской национальности, что возжелали приехать в благополучные Штаты, а не в вечно воюющий, плотно зажатый арабским миром, Израиль, являвшийся официальным конечным пунктом их эмиграции. Тогда Ричард работал в ФБР, куда попал после окончания славянского отделения нью-йоркского университета, выявлял русских шпионов, в том числе - и среди множества новых переселенцев из СССР, однако в большинстве своем "шпионы" сдавались сами, разделяясь в основном на две категории: либо завербованные за возможность своего выезда из тоталитарного государства мелкие информаторы с неясной перспективой, либо вообще откровенные аферисты, наивно полагающие сорвать куш с американских спецслужб в обмен на всякого рода истории с географией, что легко проверялись специалист

Н.Вел. Бомж / Мой кент

, окаймленной крошечным барьерчиком, с какими-то полусломанными карусельками, каталочками, лесенками, напоминающие шведские и прочим нехитрым деревянным инвентарем. С места, где я стоял с Матильдой, мне была видна дверь запасного выхода из магазина и часть улицы видневшуюся через арку, соединявшую магазин и жилой дом. Я вновь отчетливо представил Юрку в работе. Вот он в торговом зале, в неизменном синем халате, белой рубашке, темно-вишневом галстуке, сама уверенность и спокойствие, в левой руке раскрытая папка с какими-то бумагами, в правой - паркеровская ручка и небольшой японский калькулятор. Он смотрит на табло, где вывешены списки очередников и марки автомобилей, что-то пишет, что-то считает с сосредоточенным,

Негарднер Э.С. / Дело об оборотной стороне медали

нал, как и вы. Я прекрасно знаю, что делается в подобных случаях. Я попросил вас о помощи просто потому, что одному мне не справиться. К тому же, я не в курсе всех юридических тонкостей, а вы - лучший адвокат в этой части страны. Это не комплимент, это правда. - Спасибо, Трэгг. Я тоже не сомневаюсь в вашей профессиональной подготовке. А скажите, лейтенант, ваш зять всегда ходил в одной рубашке? Сейчас прохладно... - Нет. Он терпеть не мог пиджаки в нерабочее время. Наверное, он пришел в плаще, у него такой темно-коричневый... - А как ваш зять вообще попал сюда? Замок на двери был отжат? - Я внимательно осмотрел замки у парадного и черных выходов, а также все окна - никаких следов. У меня довольно хитрые замки, их не отожмешь

Незнанский Фридрих / Журналист для Брежнева или смертельные игры

ленный гроб резко наклонился вперед, правый передний грузчик, оставшись один, выпустил гроб, уклонившись плечом в сторону, и гроб тут же грохнул оземь, почти на попа. Притихшая толпа пассажиров охнула - "Вий ми!", - а гроб, упав, наклонился еще дальше вперед, грохнулся теперь уже боком об асфальт и раскололся по пайке цинкового ребра. Толпа застыла, мы, грузчики, тоже. Казалось, сейчас из расколовшегося гроба выпадет мертвое тело, это было неотвратимо, но... из него вывалились какие-то бумажные пакеты: часть из них лопнула от удара, и маленькие полиэтиленовые, меченные какими-то буровато-маслянистыми пятнами, кусочки пленки величиной с марку просыпались наземь. Мы обалдели. Один из грузчиков осторожно нагнулся, взял целый

Нильсен Хеллен / Ваш свидетель

Оганесов Никола / Визит после полуночи

л я и шага сделать, как раздался крик, а дальше ничего не помню - потерял сознание... Возбужденный собственным рассказом, Лисневский заканчивает гораздо увереннее, чем начал: - Теперь вы все знаете, судите сами. Конечно, я виноват, так порядоч- ные люди не поступают. Поверьте, никакого отношения к несчастному случаю с Рубиным я не имею... Если он рассказал правду, а похоже, что так оно и есть, то многое ме- няется. Очень многое! Значит, Янкунс не был в восьмом купе в двадцать два часа! Но кто же в таком случае там был?! Чьи голоса слышал Лисневс- кий? - Вы уверены, что человек, с которым Жохова ушла в шестое купе, был именно Эрих, а не кто-то другой? - Не в шестое, а в третье, - не ловится в мою западню Родион Романо- вич. - Несомненно, это был он

Кард Орсон / Око за око

собностью... Потом я спросил, часто ли они так делают - в смысле, оставляют детей на воспитание другим. - Время от времени. Может, раз десять делали, - ответил отец. - И всегда выходит, как задумано? Тут он снова собрался врать - я это понял по всполохам идущего от него света. Никогда не думал, что вранье может быть так заметно, но тогда даже обрадовался, что они видят не "искры", а "пыль". - Почти всегда. - Я бы хотел встретиться с кем-нибудь из них. У нас, понятно, много общего, если мы все росли, думая, что родители нас ненавидят, а на самом деле они просто боялись своих собственных детей. - Они все уже взрослые и разъехались кто куда, - отвечает отец, но это опять ложь. Самое главное, как я и думал, родители они паршивые: папаше даже нечего мне сказать

Павлов Олег / Дело Матюшкина

ол. Матюшин затих у своей тарелки и не мог наглядеться на брата, в котором и следа не осталось от того, которого он помнил. Тянуло пьяной вонью, щетина делала его синюшное, засушливое лицо грязным, даже отвратительным, точно он покрывался шерстью. Одет он был в гражданское, щеголял, важничал, ехал будто куда-то на праздник. Шляпа, пальто, ботинки, верно, одни-единственные, кроме которых ничего он не имел, взрослили, даже старили его, но и делали пронзительно жалким, будто и нищим. Из-под пальто выедал глаза ношеный костюм, откуда вывихнутым крылом торчал ворот рубахи и пылал оранжево, кричаще толстенный галстук. - А ты все жрешь... - только и сказал он уныло брату, уставившись в недоеденную его тарелку. Тут опомнилась боязливо мать: - Может,

Павлов Олег / Соборные рассказы

хлебом. Обязательно отправлялась в район, заведя себе такую привычку, - надо думать, отдыхала в одиночестве. Потом уж обед. Когда Митя, отобедав, засыпал, беседовала заумно с Пахомовной, выражая свое мнение на какой хочешь предмет - есть Бог или нет, об экономике и политике, уверенная, что все знает. Нянька чувствовала себя важной птицей, потому как ей все долго, хоть и непонятно объясняется, и во всем с Алефтиной понимающе соглашалась. Та же черпала свои знания из газет и доступных, когда-то читанных ею книжек, а все пробелы заполняла личным правильным опытом, другого о себе мнения и не признавая. Во время бесед от себя нянька предлагала Алефтине выпить винца и та, не брезгуя, привычно выпивала, а потом и еще, так что к вечеру бывала хмельна,

Павлов Олег / Школьники

нце да мыльце; переживаешь, как бы не разглядели в тебе какое уродство, за которое начнут дразнить; предчувствуешь помывку как испытание, а уж после бани с ощущением вымытости ходишь до вечера чужой себе, сам не свой, как подлиза--чистюля. Мы нестройно вошли в пионерскую комнату и увидели пионервожатую. Она сидела ровнехонько под кумачовым знаменем нашей дружины и встречала нас будто учительница, с тем же выражением лица. Пахло сладковато почетными грамотами, что были прикреплены на стенах; отчего--то они источали именно сладкий запах, как печенье. В шкафах, за стеклом, будто музейные экспонаты, покоились пионерские барабаны, в которых распялен был таинственный пергамент, так казалось, весь процарапанный, в темных развода

Пентекост Хью / Оборотни

перед собой: - Ради бога, помоги мне! И прошествовала дальше, а я подумал, что никогда не слышал такого отчаяния в голосе, такой мольбы. Я даже шагнул следом за ней. Может, она кого-то боялась? Или в ней еще жила трагедия смерти отца? Или она просто плохо видела и опасалась, что не дойдет до другого конца зала? И тут я заметил, как из-за углового столика поднялся мужчина и поспешил ей навстречу. Интересный, с волевым лицом, лет сорока, с преждевременно поседевшими волосами. Но смотрел он не на женщину, а на Диггера Салливана, который все еще стоял лицом к дверям. - К кому она идет? - услышал я его шепот. - Седой мужчина... заинтересовался вами. - Жирар, - с ненавистью процедил Салливан, не разжимая губ. Я заставил себя повернуться к нему. Лицо посерел