ера Бернсайда в "Центре Макстона". Старик, мол, стал его любимым пациентом.
Еще бы, без всяких на то усилий со своей
стороны за содержание Бернсайда Шустрик стал получать в два раза больше.
Следующие шесть лет болезнь Альцгеймера неуклонно прогрессировала. Если
Чарльз Бернсайд ее и симулировал, то делал
это виртуозно. С головой у него становилось все хуже и хуже.
Речь все больше теряла связность, без всякого на то повода он вдруг
становился злобным и агрессивным, терял память, не
мог сам есть, не мог обслужить себя, лишался личностных черт.
Умом он постепенно превращался в младенца, оставаясь человеком только
внешне. Пуская слюни, он проводил дни
напролет в инвалидной коляске. Шустрик печалился, видя, что со дня на день
потеряет столь выгодного пациента. А потом,
прошлым летом, за год до описываемых событий, вдруг начался обратный процесс.
Ожило лицо Берни, он начал произносить
какие-то пусть и бессвязные, но звуки. "Аббала! Торг! Маншан! Торг!"
Он хотел есть сам, хотел разминать ноги, хотел ходить по "Центру" и
знакомиться со своим новым жилищем. Через неделю
с его губ уже слетали нормальные слова. По его настоянию ему выдали одежду, он
начал пользоваться ванной и туалетом.
Набрал вес, у него прибавилось сил, а потом с ним стало твориться что-то уж
совсем непонятное. И теперь, часто в один и тот
же день, Берни мог предстать сразу в двух ипостасях: страдальцем болезнью
Альцгеймера на последней стадии и бодрым,
естественно, для своего возраста, старичком восьмидесяти пяти лет.
Берни похож на человека, который съездил в Лурд и вылечился, но уехал, не
пройдя полного курса лечения. Для Шустрика
чудо есть чудо. А пока этот старый козел жив, какая разница, ходит он на своих
двоих или пускает слюни в инвалидной каталке.
Мы приближаемся к кровати. Стараемся не замечать запах.
Хотим проследить, что можно узнать по лицу этого незаурядного человека.
Лицо это никогда не было красивым, а те |