ивных изданий и других подобных вещей. Но этими коллажами и
ограничилось мое приобщение к высокому искусству. Вспоминая эти произведения, я
подумал о том, что Марте они нравились не столько потому, что создал их я,
сколько
потому, что они представляли ту часть меня, которая была ей неизвестна и
непонятна.
Ее вера в мои способности как художника была заблуждением, и хотя я никогда не
пытался разубедить ее, я никогда и не поддерживал в ней эту уверенность.
Я привлек ее поближе, и она прильнула ко мне:
- Который час?
- Шесть, - ответил я, глядя на тоненькие, мерцающие стрелки часов, тикающих
у изголовья кровати. - Льюис заедет за мной через минут двадцать - двадцать
пять.
- У тебя все готово? - поинтересовалась она.
- Да, почти. Мне, собственно, нужно только одеться. Я надену свой старый
нейлоновый комбинезон и какие-нибудь теннисные тапочки. А когда приедет Льюис,
нужно будет загрузить в багажник все, что беру с собой. Я все уже приготовил -
совсем немного. Я их сложил вчера вечером в гостиной, после того, как ты легла.
- Радость моя, тебе действительно хочется ехать с Льюисом?
- Да, я прямо умираю от нетерпения, - ответил я. - Но если бы я не поехал,
то с
тоски тоже бы не умер. Хотя работа меня уже достала. Вчера был совершенно гадкий
день. Хорошо еще, что хоть после обеда можно было заняться хоть каким-то
конкретным делом. У меня вчера было такое чувство... вроде мне все до задницы,
все
бессмысленно. Мне было на все и на всех наплевать. Если моя поездка с Льюисом
поможет мне избавиться от этого ощущения - это как раз то, что нужно.
- Это... я виновата?
- О Господи, конечно, нет! - сказал я.
Но на самом деле в этом, частично, была и ее вина. Собственно, в
возникновении
чувства безысходности есть вина любой женщины - она представляет собой
нормальный, обыденный мир.
- Знаешь, мне не хотелось бы, чтобы ты уезжал вот так... Точнее, я просто не
хочу, чтоб ты ехал с таким |