ми людьми. Я покидаю их, хотя, может
быть, меня ждет судьба тех бездомных собак, которые от тоски воют по ночам на
луну. Боже, спаси мою душу.
Эвелин Беллингэм, Саргохабад, 20 мая 1900 года."F
Это -- часть записки, которую потом найдут в одной из книг Эвелин, и которая
была написана в тот день, когда она поставила крест на всей прошлой жизни,
будучи не в силах совладать с захлестнувшей ее страстью.
Она встречалась с Абулшером ежедневно, но и этого ей было
недостаточно, ее тянуло к нему так, что ей было нужно видеть его два
или три раза на дню... И не только просто видеть...
Ослепленная желанием, она пренебрегала элементарной осторожностью, совсем не
думала о риске, который несло с собой подчас даже мимолетное свидание.
Наилучшими для встреч были послеполуденные часы, когда солнце, перевалив
через зенит, палило нещадно. Все живое стремилось укрыться от жары.
Обитатели господских домов спали, а слуги, если и делали что-нибудь, то
еле-еле, точно сонные мухи.
Эвелин лежала в темной каморке. Чтобы одежда не прилипала к влажной от пота
коже, она сбросила с себя все. Жена Абулшера уехала на неделю к
родственникам, и Эвелин, пользуясь этим, дважды в день тайком пробиралась к
нему в дом. Ей нравилась эта крошечная комнатка, большую часть которой
занимала деревянная, крепко сколоченная кровать, покрытая лоскутным одеялом.
В углу стоял сооруженный из большого ящика шкаф, его полки были уставлены
глиняными мисками, кувшинами и чашками. Он стыдился своей бедности и, кроме
того, не желал лишний раз рисковать.
-- Вам жарко, мисс-сахиб?
-- Нет... немного...
Она повернулась на бок, старая кровать заскрипела. В слабых лучах
солнца, едва пробивавшихся сюда, ее тело светилось, словно жемчуг.
-- Ваше тело... Оно такое белоснежное... Как у гурии...
-- Гурии?
-ре!
Вся спина привязанного к столбу человека уже представляла собой сплошное
кровавое месиво, с боков свисали узкие рваные полоски кожи. Не отрываясь,
Эвелин см |