еловеку, которому подобная грубость убранства внушала приятное ощущение
безопасности отсутствием признаков разлагающего воздействия изыска. Внутренности
были, скорее, разбойничьими: после долгого коридора, вдоль которого неустойчиво
побрякивали грошами игорные автоматы в маленьких ложах, разделенных уложенными
до потолка связками соломы, и который два или три раза, как улитка, огибал хату,
открылась совершенно сумрачная зала, освещенная только зелеными бумажными
колпаками электрических лампочек, подвешенных на достаточно различной высоте под
неясной тростниковой крышей. В густой дымке обретались рабочие в черных рубахах,
в блузах каменщиков или полуголые, как машинисты пакетботов; были еще землистые
личности более мрачного вида, видимо, крестьяне. Большей частью эти люди бегали
по кругу вдоль стены, двигая хребтами, как на манеже, изредка задерживаясь,
чтобы нацепить банкноту, а то и целую пачку, на один из крюков мясника,
расположенных на равном расстоянии под огромными номерами, преувеличенными их
написанием смолой на вымазанной известью соломе. Затем звук клаксона прерывал
это странное круговое исступление, и все собирались у закопченного и массивного,
как наковальня, стола, за которым арапы раскрывали перед игроками бурдюк из
козлиной шкуры, чтобы те могли выбрать себе по свертку из общей кучи скомканных
старых газет. Человек в кожаном жилете швырял эти свертки на стол один за
другим, а другой направлял на них пламя горелки, и сыгравший номер возникал в
пепле Аванти или Коррьере делла Сера на верхней грани стального, иногда
раскаленного докрасна кубика.
- Всем этим людям нужно плетей, - проговорил граф. - Что мне до их жареных
номеров, выиграют они или проиграют. Куда милее, полагаю, было бы заставить их
прослушать все последние новости и биржевые курсы, которые зачитывались бы
громким голосом по этим газетам четырехлетней и пятилетней давности, в то время,
как на их глазах посредством этой весьма действенной горелки сжигались бы все их
малые сбережения, г |