ентября -- ближайший срокъ поправки Юры
после операции.
Настроение было подавленное. Трудно было идти на такой огромный рискъ,
имея позади две такъ хорошо подготовленныя и все же сорвавшияся попытки.
Трудно было потому, что откуда-то изъ подсознания безформенной, но давящей
тенью выползало смутное предчувствие, суеверный страхъ передъ новымъ
ударомъ, ударомъ неизвестно съ какой стороны.
Наша основная группа -- я, сынъ, братъ и жена брата -- были тесно
спаянной семьей, въ которой каждый другъ въ друге былъ уверенъ. Все были
крепкими, хорошо тренированными людьми, и каждый могъ положиться на каждаго.
Пятый участникъ группы былъ более или менее случаенъ: старый бухгалтеръ
Степановъ (фамилия вымышлена), у котораго заграницей, въ одномъ изъ
лимитрофовъ, осталась вся его семья и все его родные, а здесь, въ {19} СССР,
потерявъ жену, онъ остался одинъ, какъ перстъ. Во всей организации побега
онъ игралъ чисто пассивную роль, такъ сказать, роль багажа. Въ его честности
мы были уверены точно такъ же, какъ и въ его робости.
Но кроме этихъ пяти непосредственныхъ участниковъ побега, о проекте
зналъ еще одинъ человекъ -- и вотъ именно съ этой стороны и пришелъ ударъ.
Въ Петрограде жилъ мой очень старый приятель, иосифъ Антоновичъ. И у
него была жена г-жа Е., женщина изъ очень известной и очень богатой польской
семьи, чрезвычайно энергичная, самовлюбленная и неумная. Такими бываетъ
большинство женщинъ, считающихъ себя великими дипломатками.
За три недели до нашего отъезда въ моей салтыковской голубятне, какъ
снегъ на голову, появляется г-жа Е., въ сопровождении мистера Бабенко.
Мистера Бабенко я зналъ по Питеру -- въ квартире иосифа Антоновича онъ
безвылазно пьянствовалъ года три подрядъ.
Я былъ удивленъ этимъ неожиданнымъ визитомъ, и я былъ еще более
удивленъ, когда г-жа Е. стала просить меня захватить съ собой и ее. И не
только ее, но и мистер |