доме Фидия. Его
беспокоила мысль о делосском сокровище, с которого должно начаться в
Афинах новое время могущества и счастья. Отголосок речей, которые он
слышал в доме Фидия, звучал в его душе, если же он на минуту забывался
сном, то видел перед собой очаровательный образ милезианки, а чудный блеск
ее прекрасных глаз проникал в глубину его души. Многие планы, которые он
обдумывал уже давно, были разрешены им в эту ночь, многие решения
окончательно приняты.
Задумчиво сидел Перикл утром у себя в комнате, когда к нему вошел его
друг, Анаксагор, знавший с детства Перикла, и, войдя в этот день, мудрый
Анаксагор сразу увидал, что его друга занимают серьезные мысли.
Перикл был, видимо, возбужден: глаза его сверкали лихорадочным
блеском, какой появляется в глазах человека, не спавшего всю ночь.
- Не созван ли сегодня народ на какое-нибудь важное собрание на холме
Пникса? - спросил гость, взглянув в лицо олимпийца, - только в таких
случаях видел я тебя в таком состоянии, как сегодня.
- Действительно, сегодня собирается народ, - сказал Перикл, - и я
должен говорить с ним о важных вещах, а я боюсь, буду ли я достаточно
убедителен...
- Ты ловкий стратег! - вскричал Анаксагор, - ты великий оратор,
которого они называют олимпийцем - так как гром твоей речи имеет в себе
что-то божественное, как гром Зевса, - и ты можешь бояться?!
- Да, боюсь, - отвечал Перикл, - и, уверяю тебя, что я никогда не
поднимаюсь на ораторский камень Пникса, не обращаясь с безмолвной молитвой
к богам, чтобы с моих губ не сорвалось ни одного необдуманного слова, и
никогда, ни на одно мгновение, не забываю, что я говорю с афинянами. Ты
знаешь, в какое нетерпение пришел наконец народ, когда я все требовал
новых средств для возведения средней, соединительной стены и возобновление
Пирея, а теперь Фидий заставляет меня взяться за исполнение нового, еще
более обширного плана |