БОРИС ПАСТЕРНАК
ДЕТСТВО ЛЮВЕРС
«ДОЛГИЕ ДНИ».
I.
Люверс родилась и выросла в Перми. Как когдато ее кораблики и куклы, так,
впоследствии, ее воспоминания тонули в мохнатых медвежьих шкурах, которых много
было в доме. Отец ее вел дела Луньевских копей и имел широкую клиентелу среди
заводчиков с Чусовой.
Дареные шкуры были чернобурые и пышные. Белая медведица в ее детской была
похожа на огромную осыпавшуюся хризантему. Это была шкура, заведенная для
«Женичкиной комнаты» — облюбованная, сторгованная в магазине и присланная с
посыльным.
* * *
По летам живали на том берегу Камы на даче. Женю в те годы спать укладывали
рано. Она не могла видеть огней Мотовилихи. Но однажды ангорская кошка, чемто
испуганная, резко шевельнулась во сне и разбудила Женю. Тогда она увидала
взрослых на балконе. Нависавшая над брусьями ольха была густа и переливчата, как
чернила. Чай в стаканах был красен. Манжеты и карты — желты, сукно — зелено. Это
было похоже на бред, но у этого бреда было свое название, известное и Жене: шла
игра.
Зато нипочем нельзя было определить того, что творилось на том берегу,
далеко, далеко: у того не было названия и не было отчетливого цвета и точных
очертаний; и волнующееся, оно было милым и родным, и не было бредом, как то, что
бормотало и ворочалось в клубах табачного дыма, бросая свежие, ветреные тени на
рыжие бревна галлереи. Женя расплакалась. Отец вошел и об'яснил ей. Англичанка
повернулась к стене. Об'яснение отца было коротко. Это — Мотовилиха. Стыдно.
Такая большая девочка. Спи. Девочка ничего не поняла и удовлетворенно сглотнула
катившуюся слезу. Только это, ведь, и требовалось: узнать, как зовут непонятное:
— Мотовилиха. — В эту ночь это об'ясняло еще все, потому что в эту ночь имя
имело еще полное, подетски успокоительное значение.
Но на утро она стала задавать вопросы о том, что такое — Мотовилиха и что
там делали ночью, и узнала, что Мотов |