ЕЛОХИН ПАВЕЛ
ВЧЕРА И ЗАВТРА
Ни тонкий яд признаний,
ни внешней славы медь
твоей души бескрайней
не звали прогреметь.
А те, кто были смелы
и шум за суть сочли, -
тех строчки в децибелы
бесплодно перешли.
Пролог
Природа замерла в своём главном расцвете, достигла всего, что было отпущено
летом, и теперь в нерешительности застыла: а что же дальше? А дальше будет
осень, но пока это знает лишь солнце, укоротившее свой небесный бег,
укладывающее дугу всё ниже, желая, наверное, спрятаться навсегда, хотя бы дня на
два, и отдохнуть, и наверное поэтому воздух по утрам так мягко холодеет.
Глухой старый угол ботанического сада, устроенного за городом: побеждённая
травой асфальтовая дорожка, сизая и шероховатая, а наверху, за высоким
ржаво-чёрным забором - скоростная автострада к аэропорту, по которой бесшумно
скользят жёстко скреплённые между собой красные горбы велогонщиков.
Слева над дорожкой страшно нависла четырёхметровая стена камыша с узкими,
сухими у корней, зеленеющими к верхушке листьями, шуршащими под невидимым
ветром. По одеревеневшим палкам стволов камышей, по засохшей иве, вломившейся в
камышовые тайны, лезут вверх, к свету весёлые листочки вьюнка и хмеля. У самой
дорожки, в ногах у камыша храбрятся жёлтенькие цветки мать-и-мачехи. Забытая
среди них росинка становится то пурпурной, то через режущую глаз изумрудность -
ало-фиолетовой. Выглядывают из густой осоки нежно-голубые с сиреневым намёком
резные цветы цикория, оттеняемые в красное бутонами по-одуваночьи
распустившегося чертополоха.
Завершённую гармонию этого заброшенного ботанического угла оскорбляли
угловатые фигуры юношей и девушек, вносившие назойливо-пыльную ноту джинсовой
потёртости. Но что-то осмыслило и эту непрошеную внешнюю прихоть, вписало её в
устоявшиеся пропорции растительности.
Притушенно-красная бабочка с чёрными пятнышками в уголках крыльев петляла, и
вдруг села прямо на тёмные гладкие волосы деву |