е раздробленные черепа.
- Да нет, - перехватив его взгляд, с досадой сказал Перельман. - Это не
тот. Если бы унесли фарфор, я бы сразу заметил. Это, пожалуй, была единственная
ценность в нашем музее. А тот сервиз был медный. Ума не приложу, зачем он им
понадобился. Разве что в качестве цветного лома... Кстати, мне говорили, что его
добыли именно в куче металлолома. Пионеры натаскали, знаете ли, а один из моих
предшественников - тот, что основал музей, - заметил в груде хлама что-то
интересное и выкопал на свой страх и риск.
- Какой же в этом риск? - удивился майор.
- Теперь никакого, - согласился Перельман. - А тогда был сорок девятый
год, страна, сами понимаете, нуждалась в металле, так что определенный риск был.
Пионеры-ленинцы собрали металлолом, а беспартийный учитель часть этого
драгоценного металлолома, можно сказать, украл. Тем более что сервизик был
идейно чуждый и даже вредный - с царскими орлами. За такие фокусы очень даже
просто можно было схлопотать двадцать лет лагерей. А он не побоялся. Большой, по
слухам, был энтузиаст. Я-то его уже не застал, умер он, говорят, году в
семидесятом, я тогда ещё в детский сад ходил...
- С орлами, говорите? - переспросил майор. - Так, может, он действительно
представляет какую-то ценность? Историческую или, к примеру, антикварную?
- Да бросьте, - махнул рукой Перельман. - Такие вещи по школьным музеям не
пылятся. Тем более что наш музей существует аж с сорок седьмого года. За это
время у нас столько музейных работников перебывало, столько специалистов...
Аляповатая медяшка, вот и все. Какой-то ремесленник склепал на скорую руку, а
чтобы было побогаче, начеканил повсюду этих орлов. Когда сервиз был новый, не
спорю, это могло выглядеть весьма впечатляюще. Знаете, отполированная медь
сверкает, ручечки, завитушечки, орлы двуглавые... На купчиков московских должно
было действовать безотказно. А теперь... Теперь на нем такой слой окисла, что я
как-то, помнится, взялся чистит |