оторых бывает слышно за километр, теперь стучали
чаще и оживленнее.
Затопленные сухие кусты издавали пулеметный треск. На перекатах было
слышно, как о
дно лодки постукивает галька, а на некоторых участках вокруг поднимался шорох,
как будто
лодку тащили на хвое. Наверное, это лопались пузырьки воздуха.
Река круглые сутки была наполнена звуком. В устье одной из речек я слышал,
как кто-то,
птичка или зверек, громко жаловался: "А-а, у-ай, а-а, у-ай!" Потом раздавался
щенячий визг и
снова: "А-а, у-ай!" Может быть, это скулил медвежонок. Дважды я видел медведей
на отмели.
Они шли, мотая головой, смешные большие звери, и, завидев лодку, убегали, как-то
по-собачьи
подпрыгивая и вскидывая зад.
По ночам вокруг палатки шло перемещение, о котором я уже говорил. Однажды
треск был
так громогласен, что я не выдержал и напихал в магазин браунинга пулевых
патронов. Треск на
минуту затих, потом на опушке чей-то громкий голос сказал: "Бэ-э, уэ", затрещали
сучья, и все
стихло. Я заснул, так как за день уматывался до того, что заснул бы, наверное,
рядом с
медведем.
На другой стоянке меня разбудили солнце и странный звук: свистели крылья
больших
птиц, которые одна за другой пролетали над самой палаткой.
"Глухари! - ошалело подумал я. - Глухари прилетают па отмель".
Я наскоро зарядил ружье, выпутался из мешка и выглянул в щелку палатки. И
увидел
всего-навсего одного глупого старого ворона. Он летал над кострищем, где лежали
сковородка
с остатками ужина и несколько выпотрошенных рыб. Ворон никак не мог решиться. Он
отлетал
на отмель, делал круг и снижался из леса к кострищу, пролетая над самой
палаткой, и опять
делал круг. Наверное, так он летал все утро.
Я высунулся из палатки. Ворон сказал "кар-ра" и негодующе удалился вдоль
Реки, очень
черный и очень желчный.
Чтобы закончить разговор о рыбах, расскажу, как все-таки я начал их ловить.
Меня
предупредили, что в устье реки, которая впадает за Синим хребтом, |