огда Кормчий прокричал: "Отче согласился!" - сверкнула молония и грянул гром.
- Неспроста! - захохотали мужики. - Неспроста! Перун благословлят!
На проведённой тут же мировой сходке отдали Стасу всё ковальское имущество,
и дом, и
две коровы, и десятину земли, и одёжку, и даже постановили вернуть ему лошадь,
которую
свели уже в дом безлошадного Невзора. Но тут Стас упёрся: с мотоциклом он
управлялся и авто
водить умел, но что с лошадью делать, не знал вовсе.
Крестьяне его отказ поняли по-своему.
- Кто сирых питает, тот Бога знает! - крикнул кто-то.
Двое-трое кланялись, благодаря Стаса заявленную им доброту:
- Одной рукой собирай, другой раздавай.
Как сказали бы в двадцатом веке, начались трудовые будни. Буквальность
поговорки "от
зари до зари" он прочувствовал на собственной шкуре. А приходилось ещё и
учиться, прямо на
ходу! Стас ведь не только не мог отличить овса ото ржи, это ещё полбеды, но и
вообще ничего
не понимал в сельском хозяйстве. Сложность устройства сохи привела его в ужас.
Мужиков
это, надо сказать, весьма удивило. То, что он не знал особенностей здешних почв,
было
понятно: человек пришлый. Но как можно не уметь пахать?!
Первоначально за ним приглядывали, помогали, а то и просто переделывали его
работу.
Но постепенно он освоился. Унавоживал землю, запахивал, боронил. На монастырском
поле
зерно кидать в первый раз не доверили, но на своём поле, на которое выпадало
денька два в
неделю, пришлось всю работу делать самому - и сеять, и жать, и молотить.
Молодая жена между тем прибавляла в талии, продолжая работать по дому и
выходить в
поле. Он прозвал её Алёной, хотя крещена она была Таисией, а в отчем доме её и
вовсе звали
Мышонком. О всякого рода телесных утехах у них и речи не заходило. Во-первых,
Стас её,
беременную, стыдился: не было же у него раньше таких отношений с женщинами!
Во-вторых,
он возвращался вечерами еле живой, сил хватало лишь на то, чтобы, схлебав щ |