Книга "Мор. Роман о воровской жизни, резне и Воровском законе)", Леви Ахто

Краткое описание/вступление:

од, но являлся обладателем длинных ног и цепких рук. Сроки 
за карманный промысел в те годы давали небольшие. Освободился вместе с лагерным

другом в Сыктывкаре. У приятеля в лагерном поселке жила знакомая безмужняя 
женщина с малолетними детьми, переночевали у нее. Скиталец спал на кушетке в 
кухне, его друг с женщиной и ее детьми в комнате. Скиталец все еще не был близок

с женщинами, ему не спалось, прислушивался ко всевозможным звукам, а ночью его 
разбудил товарищ и велел идти... к ней. Он робел, стеснялся, но, чтобы не быть 
смешным в глазах товарища, пошел. Так приобрел еще и начальный опыт любви, мог 
теперь считать себя мужчиной. Единственно не понравилось, когда товарищ потом в

вагоне критически отзывался о некоторых достоинствах той женщины: что жирновата,

по-видимому оттого, что работала в пекарне. Скит об этом, увы, ничего не мог 
рассказать, как ни расспрашивал приятель. Он лишь помнил собственную неловкость,

как прислушивался к дыханию спящих тут же детей, и ничего более.

На станции "Тайга" за кружкой пива они расстались. Скиталец направился на 
вокзал, чтобы поехать домой, но не доехал: тот, кого однажды взяли на учет в 
Институте промывания мозгов, должен, выбравшись из него, убраться как можно 
дальше с максимальной скоростью. Короче, он тут же с новым сроком был направлен

"доучиваться" в другой регион страны, о котором потом рассказывал примерно столь

же лирично: "На пеньки нас ставили, раздевали и колами били, били нас колами..."

Вообще-то впечатляюще.

Ему, действительно, приходилось не сладко, но нельзя сказать, что он не был 
подготовлен к лагерным трудностям: еще в Москве, когда общался с ворами на 
Марьинском кладбище, наслушался рассказов о тюрьме и лагерной жизни, ведь 
тюремная жизнь является основной темой у людей, чья профессия - воровство. Но 
если воры в законе пользовались в лагере привилегиями, положенными им по закону,

Скиталец, в отличие, скажем, от Васи Котенка, ими пользоваться не мог, потому